Беспрецедентный итог — ликвидация целого класса вооружений, способных за несколько минут стереть в порошок половину Евразии, — перекрывает все споры, дипломатические скандалы, шпиономанию, взаимное недоверие и паранойю, в атмосфере которых мировые державы шли тогда к этому историческому соглашению. На всех этапах советско-американских переговоров и встреч на высшем уровне Михаила Горбачёва сопровождал Павел Палажченко — переводчик, дипломат, политический аналитик, знаковая фигура того времени. Отрывки из его книги «Профессия и время. Записки переводчика-дипломата» очень ярко характеризуют атмосферу происходившего.

«Они один за другим умирали»

Женева, ноябрь 1985 года

«В газетах много писали о подготовке первого за шесть лет советско-американского саммита в Женеве. Необходимость в нём, как говорится, назрела. Как не очень дипломатично говорил потом Рейган, он давно хотел встретиться с советскими лидерами, но они один за другим умирали (I was ready to meet but they kept dying on me)».

Именно череда смертей «на высшем уровне» в значительной мере открыла путь для компромиссов и привела за стол переговоров людей, на них способных. За время президентства Рональда Рейгана умер Леонид Брежнев, требовавший от Соединённых Штатов не только самим не размещать в Европе ракеты средней дальности, но и добиться того же от Франции и Великобритании. На это в НАТО никто не согласился.

Советская почтовая марка. (Wikimedia Commons)

Умер Юрий Андропов, настаивавший на «пакетных переговорах» с условием, что США не только уберут ракеты, но и откажутся от запущенной Рейганом программы Стратегической оборонной инициативы, — в Москве полагали, что это сочетание позволит США защититься от советских межконтинентальных ракет после удара по СССР с близкого расстояния.

Умерли очередной генсек Константин Черненко и министр обороны СССР Дмитрий Устинов — и если первый был не против договариваться, то второй, обладая политическим весом полноценного советского лидера, продолжал гнуть линию пакетных переговоров.

Тем временем на протяжении в 1983—1984 годов СССР в ответ на натовские «евроракеты» занимался размещением в ГДР и Чехословакии оперативно-тактических комплексов «Ока», пока летом 1985 года этот процесс не приостановил своим мораторием новый генсек — Михаил Горбачёв.

Прошедшие в ноябре того же года переговоры в Женеве не принесли сиюминутного результата. США, в частности, не готовы были вывести из Европы ракеты средней дальности, а без этого уравнение становилось нерешаемым. Но был сделан первый шаг, пусть многим и показалось, что это был шаг на месте.

А на протокольном обеде советский лидер вдруг вспомнил Библию.

Рейган и Горбачёв. (Wikimedia Commons)

«О переговорных вопросах на этом обеде речи не было. Темы возникали разные. Нэнси поведала, что после покушения на Рейгана в 1981 году ему пришлось заниматься лечебной физкультурой для укрепления грудной клетки и «его грудь и плечи стали такими большими, что пришлось покупать новые костюмы». Ещё она рассказывала о кампании Just Say No («Просто скажи нет» — наркотикам), которую она активно продвигала. Спросила, насколько это проблема в СССР. Разговор неизбежно перешёл на антиалкогольную кампанию в Советском Союзе, и кто-то, кажется, Шеварднадзе, ответил, что, как бы то ни было, водка на столе есть и пить в меру не запрещается, особенно за мир между СССР и США.

— Да, — сказал Горбачёв, — пьянство — это только когда пьют без тоста. (Он это и потом часто говорил, и ещё: «Не пьем, Господи, лечимся»).

И предложил тост.

— У отношений между нашими странами сложная история, сказал он. Были и хорошие времена, например, наша совместная борьба с фашизмом, были и плохие — эпоха холодной войны. Наверное, обе стороны несут свою долю ответственности за неудачи и обострения. Но давайте смотреть вперёд, а не назад.

И здесь он довольно точно процитировал Библию:

— Всему на свете своё время — время рождаться и время умирать, время разрушать и время строить, время разбрасывать камни и время собирать камни… Давайте собирать камни и строить новые отношения между нашими странами».

Уже в январе 1986 года Михаил Горбачёв провозгласил программу поэтапной ликвидации ядерных вооружений во всём мире.

«Мы заглянули за горизонт…»

Рейкьявик, октябрь 1986 года

«Общеизвестно, что рейкьявикская лодка разбилась о СОИ. Но трактовка этого факта — разная. В США распространено мнение, что Горбачёв заманил Рейгана в Рейкьявик, чтобы уговорить его отказаться от этой программы или выхолостить её, но Рейган стоял твёрдо и не поддался. Это очень примитивная интерпретация. Предложение ограничить программу лабораторными исследованиями не могло привести к её прекращению, тем более что (особенно после саммита) мы давали понять, что готовы трактовать понятие лаборатории довольно широко.

Как показывают последующие события, программа СОИ — как проект глобальной противоракетной обороны — замедлилась сама по себе, хотя бы потому, что бросать деньги на ветер ни конгресс, ни администрация Дж. Буша не хотели. Но Рейган фактически хотел, чтобы Горбачёв дал зелёный свет ничем не ограниченным испытаниями развёртыванию ПРО, обещая поделиться технологиями, рисуя перспективы сотрудничества и партнёрских отношений во всех областях. Пойти на это Горбачёв не мог».

Подготовка к встрече шла на фоне взаимных обвинений в шпионаже: в Нью-Йорке был арестован советский сотрудник Секретариата ООН Геннадий Захаров, а в Москве — корреспондент журнала U. S. News and World Report Николас Данилофф. (Личное вмешательство Рейгана и обоюдное стремление сторон продолжить переговорный процесс способствовали быстрому освобождению фигурантов «шпионского скандала»).

Ракеты «Першинг-2» для уничтожения. (Wikimedia Commons)

Встреча советского и американского лидеров всё же состоялась, однако договорённостей по её итогам тогда достигнуть не удалось. Рейган уезжал со словами «Очень жаль», а Горбачёв на пресс-конференции упрекнул американскую сторону в том, что в Рейкьявик был привезён «хлам с женевских переговоров», а Рейган «приехал с пустыми руками».

И вместе с тем сам Горбачёв, как пишет Палажченко, воспринял переговоры в Рейкьявике не как провал, а как прорыв. Генсек публично сказал об этом на той же пресс-конференции.

«Мы заглянули за горизонт, мы говорили о мире без ядерного оружия. И я, и президент — за то, чтобы избавить мир от этого оружия. Мы по-разному видим путь к этой цели, но оба согласны, что надо начать с сокращения наполовину стратегических наступательных вооружений и ликвидации РСД в Европе. Теперь надо всем обдумать ситуацию. Мы подумаем, как быть дальше. Пусть подумает президент, конгресс. Я уверен, что мы продолжим диалог».

«Это большой день»

Вашингтон, декабрь 1987 года

«Накануне, после прилёта и краткой церемонии в аэропорту, где Горбачёва встречал госсекретарь Шульц, я ехал в посольство вместе с Шеварднадзе (министр иностранных дел СССР. — «Дилетант») и Бессмертных (замминистра иностранных дел СССР.— «Дилетант»), который сразу же предъявил министру новость: Шульц просит о срочной встрече, сегодня же вечером.

«Будет просить фотографию голой ракеты», — добавил Бессмертных.

Проблема заключалась в следующем. Стороны договорились обменяться фотографиями ликвидируемых по договору ракет, и американцы передали нам фото «Першингов» и крылатых ракет BGM, мы им — фото «Пионера» в контейнере. «Першинг» контейнера не имел, его параметры были на виду. Шульц сказал Шеварднадзе, что фотография ракеты без контейнера нужна для целей контроля, наша же позиция состояла в том, что контейнер является неотъемлемой конструктивной частью ракеты, она покидает предприятие в контейнере и будет в контейнере уничтожаться, так что необходимости в таком снимке нет. Шульц отвечал, что в этом деле тоже необходимо исходить из равенства, и «мы вам снимок уже передали»».

Подготовка к подписанию Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности шла трудно. Американцы требовали разрешить им инспекцию заводов в Воткинске, где сначала производились «Пионеры», а потом «Тополя». Советские дипломаты в ответ запросили инспекцию заводов, производивших детали для «Першингов». Американцы заартачились: мол, у нас там уже ничего не производится, нечего смотреть.

Советский инспектор изучает ракету «Томагавк» наземного базирования перед её уничтожением. (Wikimedia Commons)

«Воронцов (первый замминистра иностранных дел СССР. — «Дилетант») писал в Москву, что ему пришлось говорить с главой американской делегации М. Кампельманом на повышенных тонах: «Неужели вы думаете, что наше руководство пойдёт на такую асимметрию: вы нас просвечиваете, измеряете, тащите для этого в Воткинск тонны оборудования, а мы взамен не получаем ничего?»

Ещё неприятнее была проблема «немецких Першингов». Ракеты «Першинг-1А» номинально принадлежали ФРГ, а ядерные боеголовки для них — США. Естественно, СССР требовал их ликвидации, но американцы в ответ утверждали, что договор заключается между США и СССР, так что «разговаривайте с немцами». Я всегда пытался найти у них какое-то рациональное зерно, и часто находил, но не на этот раз. Однажды даже в сердцах сказал одному из коллег, что американцы проявляли больше гибкости с Брежневым и Черненко, чем с Горбачёвым.

В конце концов с немцами пришлось разговаривать американцам, а не нам, и в августе канцлер Коль сделал официальное заявление: ракеты «Першинг-1А» будут уничтожены. Я в этот день был в отпуске в Монино и, услышав в новостях это сообщение, вздохнул с облегчением».

Несмотря на все сложности, подписание исторического Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности состоялось 8 декабря 1987 года в американской столице. Договор означал ранее немыслимое — уничтожение обеими сторонами всех баллистических и крылатых ракет наземного базирования, способных летать на расстояние от 500 до 5500 километров, а также установок для их запуска. Под действие договора попадали американские «Першинги» двух типов, «Томагавки» наземного базирования, советские комплексы «Пионер» и «Ока» и ещё несколько образцов вооружений.

Инспекция ракет «Першинг-2». (Wikimedia Commons)

«На церемонии прощания я вымок — никто не держал надо мной зонтик — и почувствовал, как я за эти два дня устал. Обратно ехал с Горбачёвым. Он тоже, как мне показалось, устал, хотя было ему тогда всего-то 56 лет. С минуту он молчал, а потом сказал:

— Знаешь, Павел, это большой день. Очень долго мы были врагами. И много плохого из-за этого произошло. Мы тоже немало дров наломали.

Это меня подтолкнуло, что ли, и я решился спросить:

— Афганистан?

— Будем решать, — ответил Горбачёв.

Думаю, он уже решил».

Что касается ракет, стороны выполнили свои обязательства по договору к лету 1991 года, суммарно ликвидировав почти три тысячи ракетных комплексов.

Аристократический род Богарне был известен с 14-го века, однако определённый капитал и влияние семья накопила только к 18-му столетию. Так, морского офицера Франсуа де Богарне назначили губернатором далёкой Мартиники (этот карибский остров до сих пор входит в состав заморских территорий Франции), где в 1760 году на свет появился его сын Александр. Женился этот молодой человек также на уроженке Мартиники, дочери местного плантатора Мари Жозефа Роз Таше де ла Пажери. Брак оказался неудачным и закончился разводом, а женщина осталась с двумя детьми — сыном Эженом и дочерью Гортензией. Позднее их усыновил её второй муж — Наполеон Бонапарт. Он же настоял на том, чтобы отныне его супругу называли Жозефиной.

Вряд ли она могла представить, что её внуки и правнуки будут жить среди российских снегов, однако так и произошло. Эжен благодаря отчиму получил целый ряд титулов и фактически правил Италией, а также бок о бок с ним прошёл через множество сражений в Европе, Египте и России, показав себя талантливым военачальником. После низложения Наполеона он смог избежать заключения и ссылки и даже получил титул герцога Лейхтенбергского, который будут носить ещё несколько поколений семьи.

Эжен де Богарне. (Wikimedia Commons)

Младший сын Эжена Максимилиан родился в Баварии, которая тогда была самостоятельным королевством, и поступил там на военную службу. В 1837 году 19-летний юноша познакомился с Марией Николаевной — дочерью российского императора Николая I. Молодые люди прониклись взаимной симпатией, и в июле 1839 года состоялась свадьба. Семеро их детей были признаны членами российской императорской семьи с титулом князей Романовских.

Старший сын четы Николай входил в ближний круг своего дяди, императора Александра II, и дружил с его детьми, включая будущего наследника престола Александра III. Конец этой идиллии положил скандальный роман Николая Максимилиановича с возлюбленной канцлера Александра Горчакова. Эти амурные похождения вызвали недовольство царской семьи, и молодому человеку пришлось бежать из страны. Его сыновья, Николай и Георгий, родились в Европе, но позднее вернулись в Россию, получили фамильные титулы герцогов Лейхтенбергских и в дальнейшем приняли активное участие в событиях Первой мировой и Гражданской войн.

Николай Максимилианович Романовский. (Wikimedia Commons)

Ещё интереснее сложилась судьба отпрысков второго сына Максимилиана Лейхтенбергского. Князь Евгений, названный в честь своего деда Эжена Богарне, сделал карьеру военного. Он участвовал в покорении Хивинского ханства в 1873 году и в Русско-турецкой войне четырьмя годами позже. Генерал оставил после себя лишь одну дочь от брака с правнучкой фельдмаршала Михаила Кутузова Дарьей Опочининой.

Жизненный путь Дарьи Евгеньевны Богарне, названной в честь умершей вскоре после родов матери, оказался богат на неожиданные повороты. Девочка, которая была одновременно потомком Жозефины, Николая I и Кутузова, появилась на свет в Мариинском дворце в Петербурге и получила прекрасное образование во Франции и Германии. Графиню ждала выгодная партия — замуж Долли (так её называли в семейном кругу) вышла за князя Льва Кочубея. Брак, правда, кончился разводом в 1910 году, но подлинное крушение прежней жизни аристократки произошло в 1917 году. Как и многие, Дарья Евгеньевна покинула страну, но уже в следующем году внезапно вернулась и, несмотря на происхождение, смогла устроиться на работу библиотекарем в Ленинграде.

Дарья Евгеньевна Богарне. (Wikimedia Commons)

Обстоятельства этого зигзага её судьбы до сих пор остаются не до конца ясны, но, по одной из версий, ещё до революции она познакомилась с Лениным и Троцким, что обеспечивало ей некоторую защиту в Советской России. Многие источники даже называют «красную графиню» сотрудницей ОГПУ. Если это и было так, гражданку Лейхтенберг — Богарне взяла эту фамилию в СССР — близость к чекистам не спасла. В сентябре 1937 года её арестовали по делу «монархической террористической организации» и спустя два месяца расстреляли.

«Чьих будешь?..»

В 1550 году, по указу царя Ивана Грозного, для службы при дворе по разным уездам набирают «детей боярских, бояр да окольничих», не имеющих возле Москвы вотчин и поместий. Всех их «опомещивают» — выделяют каждому по 5–10 гектаров земли, согласно данному в указе («московском списке») разряду, и превращают в потомственных придворных.

Новые придворные и их потомки станут в Московском царстве «аппаратом среднего звена» с чрезвычайно разнообразными обязанностями по государевой службе: они назначаются на воеводство и служат в приказах, они — следователи, ревизоры, офицеры армейских полков и «офицерский резерв» в военное время, они входят в посольства и выносят за царём ночные горшки.

Один из новых придворных в чине «московского дворянина» — Андрей «Курдюк» Сумин, боярский сын из города Твери, — был «опомещен» землёй на реке Сетунь при Можайской дороге и основал там деревеньку Манухино (Оксёново). В 1627 году Манухино значится уже за братьями Пушкиными (один из них — предок великого поэта). А в 1673 году деревню выкупает Артамон Матвеев — фактический «первый министр» при дворе царя Алексея Михайловича.

Путь слуги государева

Родился Артамон Матвеев в Москве в 1625 году в семье худородного дворянина «московского списка», служившего дьяком в Посольском и Казанском приказах. Служба «в дьяках» не считалась ни почётной, ни даже просто достойной, и всё же Артамона в 13 лет определяют в «жильцы» — низший служилый чин при дворе Михаила Романова.

Там юный Матвеев не только служит, но и воспитывается, получая традиционное образование; попав в мир опасных и запутанных интриг, обычных в окружении властителей, вырабатывает выдержку, предусмотрительность, умение ладить с разными людьми и поступаться самолюбием для пользы дела. Как случилось, что юный Матвеев вызвал интерес у бывшего ещё ребёнком наследника престола Алексея, неизвестно. Но подружились они на всю жизнь — насколько вообще возможна дружба при столь сильной разнице в положении.

Артамон Матвеев. (Wikimedia Commons)

На продвижение Артамона по карьерной лестнице эта дружба почти не влияет, зато дипломатические поручения царя становятся всё важнее. В чине стряпчего Матвеев добивается от поляков сдачи Смоленска, участвует в Переяславской раде, стольником ведёт переговоры с литовским гетманом Гонсевским, украинским гетманом Выговским, хлопочет в Польше об избрании московского царя в преемники Яну Казимиру, сопровождает вселенских патриархов на Большой Собор, присматривает за уже опальным Никоном и фактически обеспечивает избрание Глуховской радой «промосковского» гетмана. Занимая формально незначительные должности, Матвеев старательно держится в тени, не раздражая спесивую знать.

С его талантом к дипломатии и пониманием практических сторон жизни соседних стран, Матвеев — лучший специалист по «делам Малороссии», присоединение которой — заветная цель царя. В 1669 году Артамон назначен замещать «канцлера», Афанасия Ордина-Нащокина, в Малороссийском приказе — за короткий срок он добьётся впечатляющих успехов.

Женитьба царя на воспитаннице и дальней родственнице Артамона, Наталье Нарышкиной, сближает их ещё больше, а заодно, по неизменной российской традиции награждения «к датам», она позволит царю и формально возвысить Матвеева. Артамон пожалован в думные дворяне, ещё через два года (по случаю рождения царевича Петра) — в окольничие, а в 1674 году — в бояре.

Ветер дует с Запада

Основой успехов Матвеева-дипломата был, как сейчас бы сказали, «системный подход». Он избегал в делах умозрительных теорий и эмоций, стремился собрать точные сведения, подходил к ним критически и принимал решения непредвзято, чем отличался от многих коллег. Метода, свойственная, скорее, западной «рациональной», чем патриархальной тогда русской традиции, связана, очевидно, с недавним открытием (при активном участии Матвеева) новых путей Московского государства.

Прежняя русская мысль, узконациональная и религиозно-обрядовая, достигла апогея в апокалиптической истерии Смуты. Восстановление государственности требовало нового позиционирования России, а с ним — новой дипломатии на основе широких контактов с Востоком и Западом. Знакомство с западным ренессансным гуманизмом даёт дорогу новому русскому мировоззрению на основе общечеловеческого стремления к знаниям. Противоречие между прежним «старинным благочестием» и практическими нуждами государства становится очевидным.

Посольский приказ. (Wikimedia Commons)

И царь, и его сподвижник Артамон Матвеев были искренне и глубоко религиозны. Тем важнее для них общность взглядов на ценность практического разума, способного обогатить традиционное православие новым содержанием, и общий интерес к научному знанию.

Матвеев организует регулярную доставку в Посольский приказ иностранных книг, издаёт первый в России дипломатический справочник «Титулярник», пишет книги по истории, организует типографию при Посольском приказе, собирает обширную личную библиотеку, инициирует открытие в Москве аптеки «для продажи лекарств всяких чинов людям». В своём оформленном на европейский манер доме он собирает учёных (в беседах участвует и его жена, Евдокия, из шотландского рода Гамильтон), охотно встречается с иностранцами, часто гостит в Немецкой слободе.

Не чужды были Артамону и пришедшие с Запада эстетические новшества: им создан первый в России театр в европейском духе. Там играют иностранцы и дворовые люди Матвеева, пьесы пишет Симеон Полоцкий, дают даже музыкально-танцевальные представления — прообраз балета.

Услада для души

Находясь в зените славы, Матвеев покупает обезлюдевшую деревушку Манухино на Сетуни и планирует создать там усадьбу. Первым делом, привлекая лучших мастеров, строит из кирпича и белого камня церковь Спаса Нерукотворного Образа — светлый и просторный бесстолпный двусветный храм. Для главного иконостаса Симон Ушаков пишет образ Спаса Нерукотворного. По храму и деревня получает имя Спасское. Церковь Спаса освящена в 1676 году, но «намолить» её Матвеев не успеет. Умирает Алексей Михайлович, царём становится его сын от первого брака, Фёдор, который окружит себя родственниками матери — Милославскими. Нарышкины удалены от трона. Матвеева снимают со всех постов и ссылают с семьёй в Пустозерск — исчезнувший ныне городок в Заполярной Печоре. Почти всё имущество, включая Спасское, взято в казну.

Церковь, построенная Матвеевым. (Wikimedia Commons, Al Shipilin)

После смерти царя Фёдора царица Наталья Кирилловна (Нарышкина) избавляет своего воспитателя от опалы, и он с почестями въезжает в Москву, чтобы через четыре дня быть растерзанным стрельцами в начале знаменитого бунта — Хованщины.

В 1812 году церковь в многократно уже перепроданном Спасском разоряют французы. Вскоре её восстановят, а сто лет спустя перестроят. В 1940 году храм закроют, а в войну, чтобы затруднить ориентирование немецким лётчикам, снесут пятиглавое завершение и часть колокольни. В здании будут делать мины, потом устроят гальванический цех. В 70-е годы начнётся, но вскоре остановится реставрация. Восстановят церковь подле Кунцевского кладбища только в наши дни — в начале 90-х годов.

А был ли Робин?

Учёные до сих пор не сошлись во мнении, существовал ли в действительности Робин Гуд. Есть версия, что легенды о благородном разбойнике — отзвуки древних языческих культов лесных существ. Сторонники этой гипотезы приводят в доказательство одно из прозвищ кельтского божка Пака, всегда разгуливавшего со свитой не очень добрых духов. Этого Пака называли Robin Goodfellow (Робин Славный Малый). Однако сегодня мифологическое происхождение Робин Гуда большинством историков не рассматривается всерьёз. Полусотня дошедших до нас легенд и преданий о лесном разбойнике не содержит ничего фантастического. Образы Робин Гуда и его сподвижников предельно приземлённые, они наделены множеством черт реальных людей.

Почти не вызывает споров период возникновения робингудовских легенд. Впервые упоминание о том, что народ распевает баллады о страшном разбойнике Робин Гуде, встречается в поэме Уильяма Ленгленда, датированной 1377 годом. Так что возникли баллады о Робине, видимо, в 14-м веке.

Робин Гуд и Ричард Львиное Сердце

Как это ни покажется странным современному читателю, ни легендарный Робин Гуд, ни его возможный исторический прототип никак не могли встретиться с Ричардом Львиное Сердце и даже быть современниками знаменитого короля-крестоносца. Знакомство разбойника и монарха придумано в середине 18-го века, а популяризировал его Вальтер Скотт. Шотландский романист не очень заботился об исторической достоверности своих книг, но сила его таланта вот уже 200 лет заставляет читателей верить, что Робин Гуд жил в 12-м веке. «Зацементировали» это мнение многочисленные последователи сэра Скотта, заставлявшие Робина и Ричарда встречаться на страницах книг, киноэкранах и мониторах компьютеров.

Робин Гуд на флаге графства Ноттингемшир. (Wikimedia Commons)

Робин Гуд мог жить и разбойничать только спустя минимум век после царствования Ричарда. Лишь в 13-м столетии в Англии появились соревнования по стрельбе из лука — неизменная деталь баллад о Робин Гуде. Активный член шервудской банды брат Тук в преданиях называется «фриаром», то есть членом нищенствующего монашеского ордена. Такие ордены появились в Англии только через несколько десятилетий после смерти Ричарда Львиное Сердце.

Получается, что если реальный Робин Гуд и существовал, то он мог жить в 13–14 вв. Есть ли претенденты на звание прототипа шервудского разбойника, жившие в это время? Оказывается, есть, причём не один.

Претенденты на роль прототипа Робин Гуда

Чаще всего в качестве «настоящего» разбойника называют некоего Роберта Хоуда. Некоторые русскоязычные сторонники этой версии, нарушая современные правила транскрибирования английских имён собственных, предпочитают писать фамилию Hode как «Гоуд» или даже «Гуд». Но фонетические уловки в качестве аргументов в историческом споре вряд ли выглядят убедительно. Ничто в биографии Хоуда не указывает на его увлечение разбоем.

Он родился в 1290 году в семье лесничего Адама Хоуда, жившего неподалёку от городка Уэйкфилд на севере Англии. В 1322 году граф Уоррен, хозяин Хоуда, примкнул к восстанию герцога Ланкастера против короля Эдуарда. Мятеж потерпел поражение, его главарей казнили, а рядовых участников объявили вне закона. Дом Роберта Хоуда, где его жена Матильда уже растила нескольких детей, конфисковали власти. В 1323 году Эдуард II посетил с визитом Ноттингем, а несколько месяцев спустя имя Роберта Хоуда на пару лет появилось в списках королевских слуг. В ведомости от 22 ноября 1324 года говорится: «По повелению Его Величества короля выдать Роберту Хоуду, бывшему гвардейцу, 5 шиллингов ввиду того, что он более не служит во дворце». Умер Хоуд в 1346 году. Эта биография легко сочетается с одной из баллад, в которой Эдуард II, переодетый аббатом, гостит у Робин Гуда в Шервудском лесу, прощает всех разбойников и берёт их на службу. Однако всё это может быть не более чем совпадением.

Про другого соискателя звания прототипа Робин Гуда известно ещё меньше. Имя некоего Робин Хода встречается в 1226 году в судебных протоколах города Йорка. Там сказано, что имущество этого человека общей стоимостью 32 шиллинга и 6 пенсов было конфисковано, а его самого объявили вне закона. Дальнейшие следы Хода теряются, причём вовсе не обязательно, что в Шервудском лесу.

Наконец, третий претендент имеет дворянское происхождение. Звали его Роберт Фитзут (граф Хантингтонский). Единственным поводом для назначения отпрыска древнего рода главарём разбойничьей шайки является могильный камень недалеко от аббатства Кирклис, где, по преданию, умер Робин Гуд. Знаменитый лучник завещал похоронить себя там, куда упадёт последняя стрела, выпущенная им из лука. В середине 18-го века грянула сенсация: найдена могила Робин Гуда. Некий Уильям Стукелей, врач, масон и историк-любитель, в своей книге «Paleographica Britannica» написал, что шервудский разбойник принадлежал к роду графов Хантингтонских. В качестве доказательства он приводил надпись на могиле возле аббатства Кирклис. Она гласила: «Здесь, под этим небольшим камнем, лежит Роберт, истинный граф Хантингтонский. Не было лучника искуснее его. И люди звали его Робин Гуд. Таких преступников, как он и его люди, Англия никогда не увидит вновь».

Робин Гуд. (Wikimedia Commons / Richard Croft / CC BY-SA 2.0)

Камень этот увидеть можно и сегодня, хотя он и находится на территории частного владения. Правда, разглядеть надпись практически невозможно — она почти полностью стёрлась. Подлинность её, да и самой могилы, уже в 19-м веке вызывала большие сомнения: текст написан не на староанглийском, а на языке 18-го века, «состаренном» с помощью грубых ошибок. Ещё большие подозрения вызвала дата смерти в конце надписи: «24 kal: Dekembris, 1247». Если использовать формат римского календаря, принятый в Англии 13-го века, то получается «за 23 дня до декабря». Ни об одной надписи с подобным написанием даты не известно. Современные учёные считают, что и надпись, и камень — подделка 18-го века.

Кстати, происхождение Робин Гуда из деревни Локсли, ставшее особенно популярным после фильма «Робин Гуд: принц воров», никем всерьёз не рассматривается. Это название не упоминается ни в балладах о Робин Гуде, ни в документах, связанных с его возможными прототипами. Впервые Локсли упомянул как место рождения графа Хантингтонского Джозеф Ристон в 1795 году, отстаивая теорию о дворянском происхождении лучника.

Вполне возможно, что у Робин Гуда и вовсе нет известного историкам прототипа. Может быть, жил в 13-м веке в Шервудском лесу весёлый и удачливый грабитель, каких в Англии того времени было множество. Он несколько раз помог знакомым крестьянам, и рассказы об этом, обрастая всё новыми подробностями и домыслами, превратились в народные предания. По крайней мере, несколько друзей и врагов Робин Гуда, известных по балладам, имеют явно легендарное происхождение.

Шайка разбойника

Из всей шервудской шайки только Маленький Джон оставил некие материальные следы. Дербиширская деревня Хейзерсейдж с гордостью именует себя родиной ближайшего друга Робин Гуда. На местном кладбище с готовностью покажут его могилу, правда, уже с современной каменной плитой без указания даты смерти. Когда в 1784 году это погребение вскрыли, то нашли скелет настоящего великана. Это убедило всех, что могила подлинная: ведь Джона прозвали Малышом в шутку, по легенде, он был семи футов росту (213 см). В судебных документах 14-го века удалось также найти упоминание о некоем Джоне Ле Литтле, грабившем народ в окрестностях Уэйкфилда. Но это вряд ли можно считать ещё одним доказательством реальности существования Маленького Джона, ведь прозвища, даваемые по росту, не редкость.

Робин Гуд и Малыш Джон. (Wikimedia Commons)

Следы остальных соратников Робин Гуда можно отыскать только в фольклоре. Некоторые из его друзей не фигурируют в ранних версиях легенд, они стали членами шайки уже в Позднем Средневековье. Примерно тогда же у Робин Гуда появилась возлюбленная. Имя Мэриан не упоминается в народных балладах, зато этот персонаж традиционно присутствовал на народных майских праздниках в качестве Королевы мая. Где-то в 15-м веке героем этих гульбищ, обычно проводившихся на опушке леса, стал и Робин Гуд. Как было не составить чудесную парочку? Остальное — дело рук литераторов и кинематографистов.

Враги Робин Гуда

Происхождение извечных противников Робин Гуда тоже довольно туманное. Шериф Ноттингема, конечно, существовал, но ни в одной из легенд не упоминается его имя. Так что острую личную неприязнь к шервудскому разбойнику могли испытывать сразу десяток королевских чиновников, сменявшихся на этом посту в течение нескольких веков. Жестокий рыцарь Гай Гизборн, носивший вместо плаща конскую шкуру, — фигура легендарная. В начале тысячелетия о нём существовали отдельные предания, а в конце 15-го века он всплыл в балладах о Робин Гуде.

Кем на самом деле были герои и антигерои Шервудского леса, сегодня доподлинно знает только огромный дуб, стоящий в чаще у перекрёстка больших дорог. Ему больше тысячи лет, ещё в 19-м веке для огромных ветвей пришлось сделать специальные подпорки. По преданию, именно под этим исполином Робин Гуд заставил танцевать пойманного епископа. С тех пор дерево так и называют: Епископский дуб. Было это на самом деле или нет — загадка.

Сухое определение гласит, что нападение на Пёрл-Харбор — это внезапная комбинированная атака воздушных и подводных сил японского флота на американские силы. Но для американцев эта «внезапная комбинированная атака» стала одним из самых тяжёлых поражений в военной истории. И сейчас для нации это «день позора», «чёрный день», символ неожиданной и сокрушительной неудачи.

Знали? Не знали?

Внезапность нападения японцев на базу США — вопрос если не спорный, то дискуссионный. Спецслужбы обеих стран действовали активно. Есть данные, что американские агенты следили за передвижениями японских кораблей ещё с 1920-х годов. Японские разведчики прибывали в США под видом специалистов, командированных для изучения английского языка. Американцы, в свою очередь, приезжали в Японию как метеорологи, натуралисты и другие «мирные» специалисты. В сфере внимания ФБР находилось около 350 японцев, живших в Америке, следили за штаб-квартирами японских фирм.

Особенно много японцев жило на Гавайях. К 1940 году примерно половину населения островов составляли уроженцы Страны Восходящего Солнца, четверть населения сохраняло подданство Японии. Ещё в конце 1930-х Рузвельт велел следить за любым японцем (гражданином США или нет, не важно), проживающим на острове Оаху и имеющим контакты с экипажами судов. Были в этой шпионской гонке и странные повороты. В 1941 году американская контрразведка имела доказательства того, что сотрудники японского консульства в Гонолулу ведут агентскую работу, однако ФБР ничего не предприняло. С лета 1941 года пароходное сообщение между Японией и США было прервано, но японцы смогли добиться разрешения для нескольких судов. Лайнеру «Тайе-Мару» удалось пройти от Иокогамы до Гавайев. Задачей экипажа было собрать информацию об активности американского флота и авиации, и она была выполнена.

Нападение на Пёрл-Харбор. (Wikimedia Commons)

К декабрю 1941 года в районе Пёрл-Харбора, гавани острова Оаху, находилось 94 корабля американского ВМФ (боевые и вспомогательные). Командовал Тихоокеанским флотом адмирал Хазбенд Киммел. Местный гарнизон насчитывал 2 490 офицеров и 40 469 солдат, они находились под командованием генерала Уолтера Шорта. Главнокомандующий флотом США Джеймс Ричардсон был против нахождения таких сил на Гавайях, настаивал на том, чтобы перевести их ближе к территории США, полагал, что наличие здесь флота не сдержит удар японцев, а условия в гавани таковы, что корабли лишаются боеспособности. Все его попытки достучаться до Рузвельта были тщетны, и в январе 1941 года Ричардсон лишился поста главнокомандующего.

Колоссальные потери

В воскресенье 7 декабря 1941 года флот находился в состоянии готовности № 3 — повседневная. На кораблях была только четверть личного состава. Рано утром с одного из эсминцев заметили японские самолёты, 20 или 25, но в этом районе постоянно шли учения, поэтому никакой тревоги активность не вызвала. Даже когда около 8 утра раздался первый взрыв, контр-адмирал Уильям Фарлонг, находившийся на минном заградителе «Оглала», счёл, что это было случайное падение бомбы во время учений. Но это было начало японской атаки, которая завершилась всего через два часа, к 10 утра.

В нападении на Пёрл-Харбор приняли участие высотные и пикирующие бомбардировщики и истребители. Потери американцев оказались огромны: около 2,5 тыс. человек убиты, ранено более 1 тыс. Затонуло или было повреждено 18 кораблей, в том числе все восемь линкоров. Кроме того, японцы уничтожили 188 военных самолётов США, а сами потеряли чуть больше 60.

Поиски виновных

Военные, находившиеся на Гавайях, докладывали президенту, что именно произошло, но Рузвельт не хотел зависеть только от их информации. Поэтому он отправил на место событий Франклина Нокса, министра военно-морских сил США. Он провёл там два дня, 11–12 декабря, и по итогам поездки были составлены «Доклад Военно-морского министра Президенту» и «Краткий отчёт о поведении военно-морского персонала во время японского нападения на Пёрл-Харбор».

Очевидно, что Рузвельт ждал от Нокса ответа на вопрос, кто конкретно виноват в таких больших потерях. Министр указал в отчёте, что «японское воздушное нападение на о. Оаху 7 декабря было неожиданностью как для армии, так и для флота». То есть конкретный и главный виновник — обстоятельства.

Хазбенд Киммел. (Wikimedia Commons)

Далее Нокс изложил свою оценку ситуации, и задача у министра была очень непростая. Он не мог прямо указать, что флот не был готов к нападению — этим он дискредитировал бы вооружённые силы. Но и большие потери тоже надо было как-то объяснить. В итоге был приведён ряд аргументов, почему боеспособность кораблей оказалась низкой (рельеф местности не давал эффективно работать радарам, нападение произошло рано утром). Ответственность за неэффективные действия американцев была возложена на Киммела и Шорта, хотя в отчёте были отмечены и их заслуги.

Оба генерала, объясняя недостаточную подготовленность к атаке, говорили, что вышестоящее военное и политическое руководство не информировало их о возможном развитии событий. Хотя за 10 дней до атаки Киммел получил от начальника Штаба военно-морских сил телеграмму, в которой говорилось: «Эту телеграмму следует рассматривать как предупреждение о возможном начале войны. Переговоры с Японией, направленные на стабилизацию положения на Тихом океане, прекращены. В течение ближайших дней ожидаются агрессивные действия со стороны Японии. Количество и оснащение японских войск и организация военно-морских оперативных соединений указывают на подготовку к высадке десантов на Филиппины, в Таиланд, на перешейке Кра или, возможно, на Борнео». В итоге предупреждение о возможной агрессии было, но направление атаки Японии ожидалось другое. Шорт получил похожие указания.

Уолтер Шорт. (Wikimedia Commons)

Между тем, от обоих генералов скрывалась информация, полученная по линии разведывательного проекта Magic. Американцы, основываясь на кодах японских шифров, использовавшихся во время Первой мировой, смогли дешифровать ряд дипломатических сообщений. Однако командованию на Гавайях эта информация была недоступна, и позже Киммел говорил, что, если бы он имел эти данные, то рассредоточил бы силы, собранные в гавани.

Чтобы всё-таки установить виновного, в начале 1942 года была создана Комиссия под руководством члена Верховного суда Оуэна Робертса. После опроса многочисленных свидетелей она пришли к выводу, что Киммел и Шорт виновны в пренебрежении служебными обязанностями, и на основании этого Киммела разжаловали на два звания, до контр-адмирала, и он подал в отставку.

С этого момента Киммел ещё несколько раз становился участником различных разбирательств по поводу того, что произошло в Пёрл-Харборе. Одним из ключевых было заседание в 1944 году Court of Inquiry, суда-расследования, который решал, надо ли передавать дело в военный трибунал. К этому моменту уже стало понятно, что часть кораблей, выведенных японцами из строя, довольно быстро удалось отремонтировать, что Киммел и Шорт действительно не обладали полной информацией. Рассмотрев действия обоих командующих, Court of Inquiry их полностью оправдал, но Киммелу было запрещено впредь занимать командные должности в Военно-Морском Флоте США.

Правление «короля-солнца» стало образцовым для монархов континента. За пышным двором, могущественной армией, исполнительной бюрократией, академиями и театрами европейские властители не увидели системных проблем абсолютистской Франции Людовика XIV и долго повторяли ошибки знаменитого короля.

Первые лучи

Будущий «король-солнце» был, возможно, самым долгожданным дофином французской истории: Анна Австрийская родила его спустя 23 года бесплодного брака. Одновременно он же стал самым долгоправящим монархом Франции. При этом в раннем возрасте Людовик XIV чудом избежал смерти: в пять лет чуть не утонул в пруду, а в девятнадцать — едва не умер от брюшного тифа.

Не менее опасны оказались политические болезни. С 1643 года, после смерти Людовика XIII и воцарения Людовика XIV, регентшей при юном монархе была мать — Анна Австрийская. Первым министром оказался непопулярный кардинал Мазарини. В 1648 году недовольство обернулось Фрондой — мятежом парижского парламента и аристократии. Бунт совпал с казнью Карла I в Англии. И фрондёры поговаривали, что это соблазнительный пример. Однако королева с Мазарини перехитрили оппозицию и остались у власти.

Кардинал Мазарини. (Wikimedia Commons)

Десятилетний Людовик лишь наблюдал за происходящим, но выводы сделал правильные. Во Франции не нашлось сплочённой антимонархической силы, а лидеры мятежа легко покупались обещаниями. Кроме того, победить феодальную знать смог безродный иноземец. Поэтому, когда в 1661 году Мазарини умер (к возмущению памфлетистов — в своей постели), король заявил, что отныне будет править сам.

Историк Жан-Антуан Дюлор утверждал, что вскоре на заседании парламента королю не понравилось, что судья постоянно повторяет в своей речи слова «король и государство». И молодой монарх на каком-то этапе перебил выступавшего заявлением: «Государство — это я». Протоколы фразу не сохранили, но последующая политика монарха полностью соответствовала знаменитому афоризму.

Рассвет

Первой проблемой нового короля стал суперинтендант Николя Фуке — талантливый финансист, заботившийся не столько о пополнении казны, сколько о личном обогащении полузаконными способами. Он приобрёл мощное юридическое лобби и строил укреплённые замки. Комбинации Фуке раскрыл интендант Жан-Батист Кольбер. Сверхбогатый олигарх был арестован и провёл остаток жизни в тюрьме. Дорогая и многоуровневая система защиты Фуке не сработала. Это окончательно убедило Людовика XIV — сильных врагов в государстве нет.

Кольбер стал, возможно, главным деятелем правления Людовика XIV. Финансовый диктатор всеми силами увеличивал число налогоплательщиков. Например, он убедил монарха отменить все привилегии, данные дворянству за последние 30 лет. Опасно было и не заплатить подать, и собрать её в свой карман — махинации карались смертью.

Деятельность Кольбера отчасти напоминала политику Ришельё и Мазарини, но с принципиальной разницей. Принципиальные решения принимал король.

Полдень

В 1660 году Людовик взял в жёны инфанту Испании Марию Терезию. Брак оказался удачным в нескольких смыслах. Во-первых, королева не мешала мужу общаться с фаворитками (более того, мадам де Монтеспан была фактически узаконена). Во-вторых, приданое составило 500 тысяч экю. Мазарини, подготовивший брачный договор, предполагал, что таких денег у Испании нет и это даст повод к войне. Так и случилось в 1667 году — началась Деволюционная война, или Война за компенсацию приданого.

Франция захватила часть территории Испанских Нидерландов, но из-за вмешательства Голландии и Англии пришлось ограничить аннексию. Людовик XIV проникся ненавистью к Голландии, как к оплоту протестантизма и убежищу памфлетистов. Позже он гневно назовёт генуэзцев «итальянскими голландцами».

Деволюционная война. (Wikimedia Commons)

В 1672 году королевская армия вторглась в Нидерланды и чуть было не оккупировала всю купеческую республику. Голландцам удалось отбиться, открыв дамбы и затопив низинную часть страны. Война затянулась до 1678 года и закончилась тем, что Людовик XIV расширил пределы королевства, хотя снова взял меньше, чем хотел.

К тому времени политика аннексий была поставлена на строгую юридическую основу. Во Франции возникли палаты воссоединений, чтобы изучать проеденные мышами грамоты былых времён и доказывать на этой основе феодальную зависимость той или иной территории от Парижа. При отказе принести добровольную присягу княжество, епископство или город оккупировались.

Это касалось в первую очередь земель на левом берегу Рейна. Людовик XIV был скован условностями эпохи и не мог присоединить земли от Рейна до Эльбы, как позднее Наполеон I. Но тактика мелких откусов страшила соседей Франции. В том числе и потому, что осуществлялась репрессивными мерами. «Я приказываю сжигать 50 домов, взамен одного сожжённого в моих владениях», — повелел Людовик XIV командующему фландрской армией.

Перед закатом

В 1670-е годы Франция Людовика XIV стала самой гармоничной супердержавой мировой истории. Любую полевую армию противника мог разбить полководец Тюренн, любую крепость — взять маршал-инженер Вобан, а адмирал Дюкон — победить и английские, и голландские, и испанские эскадры. Мануфактуры и верфи, созданные Кольбером, были самыми современными в Европе, творчество живописцев и драматургов — Пуссена, Мольера, Корнеля, Расина — художественным эталоном. Версаль, как образец великолепной загородной резиденции, породил множество подражаний.

Апофеозом пышности и регламента стал королевский двор. Аристократия, фрондировавшая в детские годы Людовика XIV, променяла свои права на придворный статус, фактически позволив королю себя купить.

Версаль, 1668. (Wikimedia Commons)

Изящество и утончённость сочетались с беспощадной королевской волей. Это касалось и внешней, и внутренней политики. Король не терпел возражений со стороны европейских «карликов». Когда Генуя в 1683 году отказалась прекратить стройку галер для испанского флота, город был подвергнут морской бомбардировке, уничтожившей три четверти зданий. В итоге дожу пришлось прибыть в Версаль и принести личные извинения королю.

Людовик XIV оказался суров и в вопросах веры: он отменил Нантский эдикт, прекращавший притеснения протестантов. Просто гугеноты со своей особой верой стали чуждым элементом государственной системы. Король возвращал их в лоно католицизма жесточайшими мерами: расквартировывал в протестантских селениях отряды драгун, которые безжалостно грабили жителей. Это вынудило десятки тысяч человек эмигрировать.

Сумерки

Между тем надвигались события, когда пригодились бы смелые солдаты-протестанты и их серьёзные капиталы. В 1688 году началась война Аугсбургской лиги — почти общеевропейской коалиции против Людовика XIV и его экспансии. Впервые за многие годы война завершилась признанием статус-кво — Франция лишь узаконила некоторые предыдущие завоевания, не совершив новых.

Казалось, с экспансией следовало остановиться. Но умер бездетный испанский король Карл II, завещавший страну внуку Людовика XIV — Филиппу, и возник соблазн объединить две короны. Так в 1701 году началась Война за испанское наследство — самая неудачная война «короля-солнца».

Людовика XIV преследовали неудачи. В боях погибали лучшие маршалы. От простуды умер самый результативный капер (корсар) французской истории, Жан Бар. А в 1702 году гугеноты в Севеннах (на юге Франции) начали партизанскую войну против короля.

Война за испанское наследство. (Wikimedia Commons)

В конце концов Людовик XIV, ресурсы которого оказались исчерпаны, согласился на компромисс: Филипп стал испанским королём, но без права принять французскую корону.

Однако у Людовика XIV не получилось и тихой старости. На престарелого монарха обрушились семейные несчастья — смерть сына-наследника и внуков. На глазах «короля-солнца» один за другим из жизни уходили его потомки. Кончина короля 1 сентября 1715 года была ужасной: он умер от гангрены, запретив ампутировать ногу.

Воцарившийся Людовик XV (правнук Людовика XIV) получил в наследство разорённую страну. Но блеск Версаля и былых военных побед надолго ослепил европейских монархов, мечтавших стать в своих владениях таким же светилом, как «король-солнце». Целый век европейский абсолютизм отражал лучи Людовика XIV. А в итоге всё закончилось кровавым затмением — Французской революцией и казнью Людовика XVI.

Сюжет библейской истории хорошо известен: через несколько столетий после сотворения мира ангелы стали брать земных женщин в любовницы, мораль пошатнулась, и жизнь пошла наперекосяк. Тогда разочарованный бог решил прекратить неудавшийся эксперимент, истребив всё человечество, а заодно и всё живое на земле, кроме рыб.

Пожалел бог лишь праведника Ноя. Ему было велено построить огромный корабль, на котором бы хватило места каждой твари по паре. Судостроительство затянулось более чем на сто лет. Когда ковчег был готов, а представители фауны заняли свои стойла и клети, на борт поднялись супруга Ноя и три его сына с жёнами. Плотно законопатив входную дверь, затворники принялись ждать.

Эдвард Хикс. Ноев Ковчег. (Wikimedia Commons)

Начался страшный ливень, который продолжался сорок суток, и вода поднялась выше самых высоких гор. На Земле погибло всё, кроме обитателей ковчега и океана. Корабль Ноя носило по волнам ещё 150 дней, пока вода не начала спадать и не показалась верхушка горы Арарат. Ной принялся выпускать на разведку птиц. Дождавшись, когда один из голубей принёс в клюве лист масляничного дерева, праведник понял, что опасность миновала. Он совершил благодарственное богослужение, и, сопровождаемый семьёй и зверинцем, двинулся на юг в родные края. Его сыновьям и их жёнам предстояло породить всё постпотопное человечество.

Тысячелетиями библейская история не вызывала сомнений в своей правдивости. Окаменелые раковины, найденные высоко над уровнем моря, объявлялись доказательствами подлинности потопа. Основатель палеонтологии Жорж Кювье, описывая обнаруженных динозавров, считал, что рептилии — допотопные звери, почему-то не взятые Ноем в ковчег.

В 1860-х английский археолог Джордж Смит, раскапывавший древнюю Ассирию, обнаружил целую библиотеку глиняных табличек. На некоторых из них оказался запечатлён вавилонский эпос, рассказывавший, помимо прочего, и о всемирном потопе. Причём эти предания были намного старше библейских. За последующие десятилетия на Ближнем Востоке было найдено ещё несколько вариантов записанных историй о всемирном потопе. Стало ясно, что библейская версия — это пересказ более древних преданий.

В целом, все варианты походили друг на друга. Боги сердились на безобразия, творимые людьми, и собирались уничтожить человеческий род. При этом один праведник был предупреждён о грядущей катастрофе и вооружён советом, как спастись. Далее неизбежно следовало наводнение, уничтожавшее всё живое. Спасшийся праведник обычно выпускал птиц, а, узнав от них, что появилась суша, перезапускал историю человечества.

Например, в вавилонской версии царь Ксисутр, получивший предупреждение, взял на свой корабль гораздо больше людей, чем Ной. Кроме того, он записал на глиняных табличках все сведения об истории и достижениях человечества и закопал их в приметном месте.

Микеланджело Буонаротти. Всемирный потоп. (Wikimedia Commons)

С развитием этнографии становились известны предания о потопе самых разных народов. Легенды о древнем наводнении пересказывали учёным австралийские аборигены, сибирские шаманы, вожди полинезийских и африканских племён, потомки ацтеков, майя и инков. Прародители этих народов спасались от потопа на панцире черепахи или спине гигантского краба, в огромном кокосовом орехе или волшебной тыкве, на плоту или каноэ, в ветвях растущего дерева или среди стеблей чудесного боба. Обычно спасённые этими разнообразными способами дожидались, когда боги успокоятся и вода спадёт.

Из общих для многих мифологий апокалиптических сюжетов выбивается эпос о потопе, сохранившийся в памяти трудолюбивых китайцев. Их герой Гунь и его сын Юй не ждут, пока боги помилуют род людской, а борются с потопом, возводя дамбы, роя каналы. Они осушают оставшиеся болота, побеждают расплодившихся там драконов, и земля становится ещё плодородней.

Учёные долго пытались привести легенды разных народов о потопе к единому знаменателю. Проще всего было объяснить их окончанием ледникового периода, когда около 10 тыс. лет назад сильно поднялся уровень Мирового океана. Однако таяние льдов происходило медленно, вода поднималась неуклонно, но со скоростью несколько сантиметров в год, что никак не походило на наводнение и не могло вызвать панику прибрежных племён. Кроме того, кажущиеся почти идентичными легенды о потопе при ближайшем рассмотрении сильно отличаются друг от друга главным: в большинстве эпосов страшное наводнение не носит всемирного характера. Оно разрушительно, губительно, но локально и не грозит уничтожить весь род людской. Скорее всего, в памяти многих народов и племён сохранились страшные наводнения, не выходившие в то же время за рамки уже знакомых древним людям природных явлений.

Планетарный характер имеют легенды о потопе, сохранившиеся в эпосах Ближнего Востока. Археологические раскопки в долинах Тигра и Евфрата частично объяснили это. Сразу в нескольких древних городах Междуречья под культурным слоем 5-тысячелетней давности обнаружился полутораметровый пласт глины, безо всяких признаков жизнедеятельности человека. Под этой глиной вновь стали попадаться артефакты, сильно отличавшиеся, однако, от тех, что археологи находили выше. Видимо, 5 тыс. лет назад в Междуречье произошло очень большое наводнение. Вода затопила все поселения, а принесённый реками слой ила погрёб под собой существовавшую в Междуречье цивилизацию. Когда наводнение схлынуло, эти плодородные места заселили новые жители, создавшие культуру, заметно отличавшуюся от прежней.

Ной выпускает голубя из ковчега. (Wikimedia Commons)

Могло ли это наводнение стать прообразом всемирного потопа? Сомнительно. Разливы рек случаются регулярно, и даже самые разрушительные из них прибрежные народы вряд ли могли принять за вселенскую катастрофу. Породить легенду мог лишь уникальный катаклизм значительно большего масштаба. Какой же?

В глубокой древности пролива Босфор не существовало. Чёрное море отделяла от Средиземного, а значит и от Мирового океана, гранитная перемычка. Тогдашнее Чёрное море, гораздо меньше современного, было внутренним пресноводным бассейном. Его волны плескались на полторы сотни метров ниже уровня Мирового океана. В эпоху позднего неолита Причерноморье населяли племена рыболовов и земледельцев. Около 7,5 тыс. лет назад Средиземное море пробило перемычку, и образовался огромный водопад солёной воды. Довольно быстро окрестная география сильно изменилась. Образовалось Азовское море, приобрёл нынешние очертания Крымский полуостров. Уровень воды поднимался буквально на глазах со скоростью около полуметра в день. Наверняка, большинство прибрежных жителей успели укрыться на незатопленных возвышенностях, однако все их поселения и посевы через год оказались на глубине до 140 м.

Теория черноморского потопа был обнародована в 1996 году. Спустя четыре года её блестяще подтвердил американский подводный археолог Роберт Баллард. С помощью радиоуправляемой подводной лодки он исследовал дно в окрестностях турецкого города Синоп. В 20 километрах от побережья на глубине 95 м подлодка обнаружила прекрасно сохранившиеся деревянные постройки. Эти подводные Помпеи стали весомым доказательством страшного древнего потопа. Возможно, спасшиеся после этого катаклизма жители Малой Азии откочевали в Междуречье. Их рассказы о стремительном наводнении слились в памяти потомков с историей мощного разлива Тигра и Евфрата. Так возникла легенда о потопе.

Эти находки отказались признавать креационисты — сторонники того, что в Библии буквально описана история мироздания. Неоднократно предпринимались попытки найти останки ковчега. Обследования горы Арарат предпринимались ещё в Средние века, но им мешали то арабы, то турки, то ангелы, являвшиеся к поисковикам во сне.

В 20-м веке появились фотографии Арарата, сделанные из кабины самолёта. Любое тёмное пятно на заснеженных склонах горы объявлялось сохранившимися фрагментами ковчега. При тщательном обследовании снимков эти пятна чаще всего оказывались дефектами плёнки.

Несмотря на то, что сегодня Арарат, находящийся на турецкой территории вблизи от армянской границы, объявлен закрытой пограничной зоной, искатели ковчега всё ещё предпринимают попытки обследовать заснеженные склоны. За последние сто лет неоднократно вспыхивали сенсации о долгожданной находке. Порой публике представлялись даже фрагменты деревянной обшивки корабля. Однако радиоуглеродный анализ показывал, что возраст материала не превышал 1,5 тыс. лет.

Музей ковчега в Гонконге. (Wikimedia Commons / WiNG / CC BY-SA 3.0)

Последняя на сегодня и самая масштабная экспедиция на Арарат была предпринята в 2007 году. Её профинансировал китайский миллиардер Юэн Ман-Фай, основавший в Гонконге Музей ковчега, где находится «копия» корабля Ноя размером с пятиэтажку. Через два года было объявлено, что экспедиция нашла-таки тот самый ковчег. Были представлены видео останков некого деревянного сооружения, находящегося высоко в горах, и фрагменты досок возрастом около 4,8 тыс. лет.

Учёные отнеслись к этой сенсации весьма скептически. Их сомнения усугубляло то, что в состав экспедиции не попал ни один профессиональный археолог, зато членов Библейского общества там оказалось в избытке. Лаборатории, якобы подтверждавшие возраст находок, не имели необходимых сертификатов и пользовались дурной репутацией. «Открытия» гонконгской экспедиции не понравились и креационистам. По их мнению, объявленный возраст найденного ковчега не соответствовал расчётам, почёрпнутым в Библии. Так что точка в поисках ковчега и истории всемирного потопа ещё не поставлена.

С. БУНТМАН: Добрый вечер! Сегодня мы, извините, чуть-чуть позже начали — тут просто пришлось нам бегать вокруг Zoom’а с наганами и кричать: именем революции включиться! Ну включился! Да, оказался политически сознательным, вот. Рады видеть Алексея Кузнецова.

А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!

С. БУНТМАН: Вот, и — и снова приступить к рассмотрению всевозможных процессов. Многовато у нас казнокрадов с вами, Алексей Валерьевич-то! И расхитителей.

А. КУЗНЕЦОВ: Вы знаете, Сергей Александрович, я, честно говоря, тоже вот колебался, сомневался, думал — предлагать ли дело Юханцева, прекрасно понимал, что придут сердитые зрители, скажут: мы сюда пришли за английскими убийствами, а вы, значит, ерундой какой-то, ни одного трупа, и так далее.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Но дело это настолько потрясающее, настолько потрясающее, что я подумал, что мы с вами точно получим удовольствие от того, что его рассмотрим, а как сказано в фильме «Мимино» — если мне будет приятно, я тебя так довезу. И вот я надеюсь, что это сработает и в нашем сегодняшнем — сегодняшнем случае.

С. БУНТМАН: Ну вот! Хорошо. Всё интересно, всё интересно, пишут, всё в порядке, всё в порядке.

А. КУЗНЕЦОВ: Спасибо тем, кто нас поддерживает — это, так сказать, очень, очень приятно каждый раз. Примерно в те времена, к которым относится дело, то есть в конце семидесятых годов 19-го века Антон Павлович Чехов в рассказе «Единственное средство» пишет: «Было время, когда кассиры грабили и наше Общество. Страшно вспомнить! Они не обкрадывали, а буквально вылизывали нашу бедную кассу. Нутро нашей кассы было обито зелёным бархатом — и бархат украли. А один так увлёкся, что вместе с деньгами утащил и замок и крышку. За последние пять лет у нас перебывало девять кассиров, и все девять шлют нам теперь в большие праздники из Красноярска свои визитные карточки. Все девять!» Помимо совпадения времени отсылка к Красноярску тоже достаточно красноречива, потому что главный герой сегодняшней передачи, Константин Юханцев, окажется в конце концов именно в Красноярске, и я думаю, что Чехов намекает именно на это невероятно громкое в своё время дело.

Я встретил также свидетельство современного литературоведа, что якобы драматург Островский вставил намёк на это дело в первое действие пьесы «Бесприданница». Если помните, в самом начале, во втором явлении, два купца — Кнуров и Вожеватов — обсуждают Ларису Огудалову, её, так сказать, достоинства, обсуждают её бесприданность и её попытки выйти замуж, и упоминается два неудачных жениха: один был старичок с подагрой, а второй был кассир, который тратил на неё невероятные деньги, но полиция пришла за ним прямо, собственно говоря, то ли в дом, так сказать — по-моему, в доме Огудаловых его и арестовали. Или во время помолвки, что-то в этом роде — у Рязанова в «Жестоком романсе» этот момент, по-моему, даже был показан: арест этого самого кассира. Если это так — это возможно, но это означает, что Островский вот эту вот красочку добавил уже в последний буквально момент, потому что дело Юханцева грохнуло, когда он уже заканчивал работу над пьесой: он долго над ней работал, четыре года, но, в принципе, до премьеры оставалось ещё достаточно времени, и вполне он мог… Суда ещё не было, но газетные сообщения уже были — вполне он мог вот тоже из этого дела эту штуку взять. Почему это… На самом деле кассиров-растратчиков в то время было уже вполне достаточно. Почему именно дело Юханцева привлекло такое огромное внимание? Он невероятно крал.

С. БУНТМАН: А в каком смысле?

А. КУЗНЕЦОВ: Причём невероятно по двум, так сказать, измерителям. Во-первых. Во-первых, по масштабам — сейчас чуть позже о масштабах поговорим, и вы таки удивитесь, а во-вторых, по лёгкости и наглости: он вообще не предпринимал почти никаких усилий к тому, чтобы его не поймали. Ну, то есть — те, которые он предпринимал, иначе как минимальными назвать нельзя. При этом на протяжении шесть лет — шести лет он запускал руку в карман уважаемого кредитного учреждения и, в общем, ни в чём себе, как мы увидим, не отказывал. Что мы о нём знаем? Константин Николаевич Юханцев, в период описываемых событий ему между сорока и пятьюдесятью. Он представитель хорошего, старинного, но небогатого дворянского рода: среди Юханцевых и военные были, и чиновники были, и даже действительный тайный советник какой-то затесался, но в принципе они небогаты. И вот когда он стал уже взрослым молодым человеком, родители — видимо, используя свои связи — устроили его ни много ни мало в старейший полк российской гвардии: в Преображенский. Он стал там прапорщиком, но, видимо, расходы, которые семья вынуждена была нести по содержанию молодого гвардейского офицера, оказались совершенно непомерными — и он практически сразу, прослужив, по-моему, не больше года, он вынужден был уйти в отставку. Но уйдя в отставку, он пристроился — тоже, видимо, благодаря семейным связям — на очень хорошее место. Он устроился в министерство финансов, и угадайте, в какое именно ведомство министерства финансов, где, так сказать, гуще всего масло на хлеб намазано?

С. БУНТМАН: Военное?

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно же, это акцизные!

С. БУНТМАН: Акцизы!

А. КУЗНЕЦОВ: Это акцизные! Всё, что связано — конечно, оборот водки, оборот табака и ещё ряд очень чувствительных товаров. И получил он назначение ни много ни мало в Киевскую губернию, где просто ну раздолье вот акцизному чиновнику, потому что спиртозаводов там до чёрта, все крупные помещики производят спирт, все помещики средней руки производят спирт: в общем, все, кто могут, производят спирт. Единственное его неприятное воспоминание о тех годах службы, заключалось в том, что все эти заводы в сельской местности, и вот приходилось по плохим дорогам трястись в телеге, там, и так далее, и так далее. Но зарабатывал он, видимо — и зарабатывал, и получал, а получал он, конечно, гораздо больше, чем зарабатывал — видимо, более чем достаточно. Но вот жена. Жена его, происходившая, так сказать, из петербургской фамилии, из каких-то там финансовых кругов — вот она, дескать, привыкла жить широко, роскошно, провинциальный Киев её не устраивал, поэтому пришлось вот эту вот замечательную киевскую службу бросить, переехать в Петербург. Там он устроился опять не слабо, но совсем не так денежно — чиновником особых поручений в министерство финансов. Впрочем, довольно быстро он нашёл себе отличную службу. В шестидесятые годы после реформы начинают образовываться общества взаимного кредита. Что это такое? А это знает любой человек, который состоял на работе в товарищеской кассе. Мы все сбрасываемся по десятке…

С. БУНТМАН: Касса взаимопомощи!

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, касса взаимопомощи! И когда кому-то срочно нужно — там, ребёнок родился, сын женится, там, так сказать, ещё чего-то — из этой кассы на время получается беспроцентный, так сказать, кредит. Но вот эти вот общества взаимного кредита, в отличие от кассы взаимопомощи — они же не ограничены способами зарабатывания денег? Поэтому, составив из взносов первоначальный капитал, они могут начать им манипулировать и зарабатывать, и если они на этом капитале зарабатывают — они выпускают облигации, на эти облигации приходят проценты, да, вот то, что называется: стричь купоны — это вот это вот замечательное совершенно занятие. В Петербургском обществе взаимного кредита — кстати, давайте, Андрей, мы покажем первую картинку, и мы увидим <помехи>.

С. БУНТМАН: Ага! Вот она.

А. КУЗНЕЦОВ: В Петербурге имеется: это Адмиралтейская набережная, проектировал этот дом не кто иной как выдающийся архитектор Николай Леонтьевич Бенуа. В этом доме, помимо общества, располагались два банка: дворянский и крестьянский, значит, банки, и вот в этом доме — Андрей, дайте, пожалуйста, вторую картинку: вы видите, какой роскошный интерьер.

Это, на минуточку, операционный зал — то есть вот сюда приходили люди, присаживались вот там на стульчик, и беседовали с представителями, значит, фронт-офиса, как сейчас в банках это называется. Если Андрей нам сейчас покажет третью картинку, то мы увидим облигацию вот этого банка — те самые облигации, с которых при — предполагалось стричь купоны. Вот сто рублей серебром вы за такую облигацию заплатили, и четыре раза в год получаете на эту облигацию некую сумму, обычно около пяти рублей. Ну то есть за двадцать лет эта облигация полностью — нет, что я говорю? За двадцать они ли? Нет, слушайте, запутался. За десять лет! Нет. За пять лет. Всё. Последний мой ответ — за пять лет.

Потому что получается 20 рублей вот этих самых процентов в год, за 5 лет вот эта вот облигация окупается. Ну что, это вложения более чем солидные и надежные. И вот соответственно это самое Общество поземельного кредита насчитывало в Петербурге около 7000 членов. В основном это были представители крупной поместной аристократии: видные чиновники, так сказать, другие уважаемые лица. Сейчас Андрей нам покажет четвертый портрет. Кстати говоря, кисти Крамского. И мы увидим Евгения Ивановича Ламанского, который был создателем и первым председателем этого общества. Незадолго до этого Евгений Иванович Ламанский, на минуточку, был управляющим Государственным банком. Это я всё к тому вам рассказываю, чтобы вы товарищи понимали, организация в высшей степени солидная. И желающих в неё вступить было гораздо больше, чем, как говориться, вакантных мест. То есть далеко не каждого, с улицы не брали. И вот Юханцев каким-то образом умудряется стать в этом почтенном заведении кассиром. То есть человеком, через которого проходят, по сути, все операции. Первое время… Да, ему положено очень хорошее жалование. Просто шикарное жалование. Он получает в год 8 000 жалования и 2 000 премиальных. То есть 10 000.

С. БУНТМАН: Мама!

А. КУЗНЕЦОВ: У нас с вами сегодня будут всё время звучать разные суммы. Поэтому я предлагаю привязаться к какому-то определённому маркеру. Я мог бы сказать, что в это время хорошая молодая перспективная извозчичья лошадь стоила около 100 рублей. Крестьянская подешевле, около 80. Хорошая дойная корова — 60 рублей. Но это нам мало что скажет. Трудно в таких мелких суммах, так сказать, считать то, что наворовал Юханцев. Я мог бы сказать, что за 20 тысяч можно было купить очень приличное именьице. Ну вот, например, через полтора десятка лет Антон Павлович Чехов купит Мелихово за 13 тысяч. Ну ещё 750 заплатит за купчую. Ну будем считать 14, да? Вот Юханцев получает 10. Но я предлагаю взять другой измеритель. Я нашел как раз середины 70-х годов, генерал-майор командир бригады в одной из западных губерний получает за год на круг всех видов довольствия: жалования, столовые, котловые, шинельные, квартирные, — вот всё что ему деньгами приходит, 5 000 рублей в год. У кассира общества поземельного кредита в два раза больше официальный белый доход. Значит он может себе позволить и хорошую квартиру, и не отказывать в куске хлеба, и в других развлечениях.

Первые несколько лет он, видимо, не воровал. Или если воровал, то очень сдержано. Как он сам будет объяснять на следствии и суде, почему он сорвался? Якобы опять же во всём опять виновата жена. Вот, дескать, она такая мотовка и расточительница, что она взяла привычку чуть ли не ежедневно объезжать все столичные модные магазины, всё на что глаз попадал, она говорила: это отправьте домой по такому-то адресу, а счёт моему мужу Юханцеву Константину Николаевичу. Якобы это его сделало должником всех мало-мальски заметных магазинеров города Петербурга. Правда на суде некоторые свидетели будут показывать, что жена его была женщина тихая, болезненная, склонная к меланхолии, и из дома вообще довольно редко выходила. Ну, чужое слово против чужого слова, пойди разберись.

В любом случае они с женой довольно быстро перестали в Петербурге состоять как бы в супружеских отношениях. Юханцев застенчиво сказал: что: ну, знаете, вот у неё женские болезни, она меня до себя не допускала, поэтому мы, как говориться, разъехались. Ну правда разъехались они в пределах одного дома. Он продолжал жить в доме вместе с ней и с её родителями. Вот он загулял. И начал гулять широко. Потом, когда в прессе начнут появляться всякие подробности, то Петербург будет буквально шокирован тем, какие будут описания того, как скромный кассир проводил свой досуг. Вот, например, Петербургская газета «Неделя» вот что писала: «Роскошнейшая обстановка, загородные пикники с цыганскими хорами и хорами музыки, кокотки и содержанки. Этого последнего товара особенно в изобилии. Тут и француженки самого свежего привоза, путевые издержки которых из Парижа с готовностью оплачиваются Юханцевым, тут и целые таборы цыганок, из которых, наконец, одна, знаменитая Ольга Шишкина водворяется в общей квартире». Я стал искать Ольгу Шишкину, и обнаружил, что в описываемый период в Петербурге из знаменитых цыганских певиц Шишкиных можно было составить отдельный цыганский ансамбль песни и пляски. При чем все они были Кати, Маши или Оли.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Какая конкретно это Ольга Шишкина трудно сказать. Но вообще, у меня есть серьёзное подозрение, что это та Ольга Шишкина, которую первоначально из табора выкупил скромный помещик Афанасий Шеншин, которого мы знаем как Афанасия Фета. Был у тончайшего лирика в биографии такой поступок, да. Возможно, это она, а может и какая-то другая. В любом случае, эта Ольга Шишкина в квартире поразила тогда всё Петербургское общество, потому что это действительно было показателем какого-то невероятного совершенно шика. Рассказывали, что он поил лошадей шампанским, рассказывали, что у этих лошадей были золотые подковы. Рассказывали, что среди его собутыльников был принц Ольденбургский. Ну, помимо того, что это просто очень красиво звучит, давайте разберёмся кто это. И с удивлением выясним, что это вообще-то двоюродный племянник государя императора Александра II. Потому что бабушка вот этого принца Ольденбургского, кто бы он ни был, в любом случае знаменитая Катишь, Екатерина Павловна. Сестра Александра, и соответственно Николая I, которая первым браком была замужем за принцем Ольденбургским. Вот это её внук, один из трёх имевшихся. Я не знаю который. Похоже, что Александр Петрович. Если это Александр Петрович, это очень интересный собутыльник, потому что первую половину юханцевского кассирства он находится в должности командира лейб-гвардии Преображенского полка, а вторую половину он повышен. Командует Петровской бригадой гвардии. А Петровская бригада — это Преображенский и Семеновский полки.

Вот если у него действительно есть такой собутыльник и покровитель, кое-что становится понятным в ответе на вопрос, каким образом ему так долго удавалось вести такой вот раскованный образ жизни. Нельзя сказать, чтобы общество было абсолютно как бы безразлично к такого рода кутежам. Назначались ревизии. Но ревизии как правило заканчивались тем, что члены правления, — а надо сказать, что средний возраст членов правления улетал за 70 лет, — всё это были заслуженные генералы, по-моему, с опытом участия в наполеоновских войнах… Так вот, члены правления быстро уставали, и когда выяснялось, что количество пакетов, запечатанных сургучной печатью в хранилище с облигациями, соответствует тому, которое должно быть, они говорили: ну и слава богу, давайте, так сказать, переходим к следующей стадии — выпить и закусить. А с пакетами очень просто: Юханцев в какой-то момент неожиданно для себя открыл, что его личная печать для запечатывания сургуча, что она практически не отличается от печати Правления — там только с лупой можно разобрать специально, так сказать, тренированному человеку. И он начал просто ломать сургуч, доставать бумаги, запечатывать и класть на место. И запоминал это место. Когда приходила ревизия, он начинал брать и передавать пакеты из другого места. Ревизия быстро уставала и всё сходило с рук.

Но самое главное, что, хотя это общество и было создано вроде как для взаимного кредитования, очень быстро оно превратилось для Правления в [пропал звук]…, … волновало, кроме того, чтобы четыре раза в год в кассе были деньги на получение вот этих самых дивидендов, процентов, да, по купонам. А это Юханцев тоже, он за этим следил. К моменту, когда подходили выплаты, он крал из Общества очередную сумму денег, на время клал в кассу — все оставались довольны. А где он крал? Ну вот например, он шёл к управляющему и говорил: знаете, мне надо в Государственный банк отнести… мы должны Госбанку такие-то средства. Тот не глядя подмахивал чек, Юханцев этот чек обналичивал, а в банк ничего не относил. Ну что может быть проще?

И так продолжалось шесть лет.

С. БУНТМАН: Мама родная!

А. КУЗНЕЦОВ: А здесь мы, наверное, должны сделать паузу.

С. БУНТМАН: Да. Мы сделаем паузу. Но это, конечно, фантастическая история. Ну весёлый же был человек, Алексей Валерьевич! Ну какой-то, вот… широкая душа, мне кажется.

А. КУЗНЕЦОВ: И вот такого человека под суд? Ну где художественный вкус? — хочется мне спросить.

С. БУНТМАН: Ну как же можно, да! Ну как же можно?

Ну ладно, давайте мы сейчас сделаем паузу на рекламу и представление книги об очень серьёзном человеке, а потом продолжим.

Реклама

А. КУЗНЕЦОВ: Как же это всё вскрылось? А вскрылось это всё так же элементарно, как происходило. Вот как происходило, так и вскрылось. Цитирую обвинительное заключение: «27 марта 1878 г. прокурор Санкт-Петербургской Судебной палаты получил жалобу от членов правления Общества взаимного поземельного кредита, в которой они заявляли, что при передаче кассы Общества от кассира Юханцева и одновременной ревизии [пропал звук]… оказался недостаток в 203 тысячи фунтов стерлингов консолидированных облигаций второго выпуска. На сделанный Юханцеву вопрос, куда они девались, он объяснил, что означенные облигации им разновременно растрачены. Того же 27 марта судебный следователь и прокурор прибыли в квартиру, занимаемую Юханцевым, причём оказалось, что она состоит из шести комнат, в одной из которых проживает коломенская мещанка Ольга Шишкина. Квартира роскошно мебелирована, в ней множества ценных вещей, бронзы, ковров, два музыкальных инструмента, большое количество серебряных вещей. В туалете Шишкиной найдено большое количества, — ну, «в туалете» — это не в нынешнем смысле этого слова, да, в будуаре — большое количество весьма ценных бриллиантовых и золотых вещей. При обыске найдено в письменном столе Юханцева кредитными билетами 16 тысяч рублей».

Я опять возвращаюсь вот к этому самому жалованью командира бригады: он в столе на карманные расходы кэшем, выражаясь современным языком, держит более чем трёхгодовое жалование высшего офицера, да?

Ну, и поскольку Юханцев, в общем, ничего особенно не отрицал, начали считать, и насчитали в конечном итоге, что ущерб, который он нанёс кражами, подлогами и прочими достаточно, так сказать, многочисленными способами за 6 лет своего активного пребывания в кассирах, составил 2,5 миллиона рублей. Два с половиной миллиона. Ещё раз: 5,5 тысяч — жалование генерал-майора, командира бригады, за год.

А дальше будет судебный процесс. В течение трёх дней в январе 1879 г. в стенах Санкт-Петербургского окружного суда будет происходить процесс Юханцева. И вот как опишет процесс один из непосредственных свидетелей атмосферу, творящуюся на входе в зал. «В числе чающих процесса дамы были в заметном большинстве. Я заметил, что дамы вообще очень любят ходить в суд и слушать процессы. Да при этом они умеют пробраться в залу заседания даже и тогда, когда все места полны, никого без билета не пускают, и наш брат никак туда не попадёт, если только не знаком с судебным приставом и не принадлежит к числу почётных посетителей. А дама на этот счёт удивительно юрка и сообразительна. Проберётся она, несмотря на давку, и пожираемая любопытством, особенно, если процесс почему-то, обещает быть пикантным и о нём толкуют в газетах, она готова сделать глазки даже городовому, так что тот плюнет и пропустит. Тронет сердце судебного пристава, пуская в ход и мольбу, и убеждение и какое-нибудь важное имя из судейского мира. На дело Юханцева впускали не по билетам, и потому многие, как говорят, забрались в суд с раннего утра». Кто же это у нас такой сексист? А это у нас Константин Михайлович Станюкович. И детство многих из нас прошло под его морские, я бы сказал, военно-морские рассказы. Где Станюкович, где море и где вот эта вот воровская история? А дело в том, что оказывается, Константин Михайлович сам в 1860-е гг. некоторое время был служащим вот этого вот Общества взаимного поземельного кредита. То есть, наверняка он был лично с Юханцевым знаком, и уж конечно прекрасно понимал обстановку, которая творилась в этом почтенном заведении.

Судить Юханцева — три стороны: защита, обвинение и суд — будут три человека, которых мы с вами прекрасно знаем, они регулярно появляются в нашей передаче. Это, можно сказать, сборная мира, ну или сборная российского пореформенного суда. Я бы сказал, что если вот писать статью, журнальную, скажем, об этом процессе — когда-нибудь я надеюсь это сделать для «Дилетанта» — то можно этот процесс назвать процессом штрафников. Причём штрафников не на скамье подсудимых, а, так сказать, на самых что ни на есть ответственных местах. Судите сами: обвинение поддерживает князь Александр Иванович Урусов, в недавнем прошлом знаменитый адвокат, но в жизни его случился такой трагический момент: он был в Женеве как раз когда из Швейцарии российские власти пытались выцарапать (и в конце концов выцарапали) знаменитого террориста Сергея Нечаева. А Урусов был одним из защитников подельников Нечаева на первом процессе, и он где-то ляпнул, что вообще и не надо было бы этим заниматься, и хорошо бы Швейцария его не выдала, и так далее. В общем, Урусова волевым решением вышвырнули из адвокатуры, отправили в ссылку в прибалтийский небольшой городок Вензен. Значит, там он скучал, болел, у него сахарный диабет открылся, всё прочее. В общем, в конечном итоге ему разрешили вернуться на государственную службу, но именно с условием: на государственную службу, в адвокатуру мы тебе не разрешаем, а в прокуратуру — пожалуйста. И Александр Иванович на несколько лет пойдёт в прокуроры и будет товарищем прокурора Санкт-Петербургского окружного суда. Кстати, товарищем прокурора будет тоже замечательным. Потом он вернётся в адвокатуру, когда, что называется, потеплеет.

Его визави — защитник Юханцева — наоборот, Владимир Иванович Жуковский… Да, Андрей, покажите нам, пожалуйста. У нас конечно же есть портреты этих замечательных людей. Вот сейчас такой первый, с такой не очень окладистой, но всё-таки заметной бородой, с добрым выражением лица — это Александр Иванович Урусов, как раз примерно так он выглядел в эти годы. А вот следующий человек, чей портрет мы видим, с усами очень запоминающимися, имел кличку (по крайней мере, Кони в своих воспоминаниях так его называет) Мефистофеля петербургской прокуратуры. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, Мефистофеля — это Владимир Иванович Жуковский. Кстати говоря, Мефистофелем его, судя по всему, прозвали за то, что он… Ну, это Урусов, а нам нужна уже следующая картинка, там усы будут совсем…

Вот. К сожалению, она очень низкого качества, но лучше не получилось. Говорят, что в профиль Жуковский был невероятно похож на знаменитую скульптуру Антокольского «Мефистофель», вот якобы отсюда. На самом деле, в нём было много чего мефистофельского — у него было очень саркастическое чувство юмора, он был такой вообще картинный, оперный, умел голосом поиграть. Вот. Очень серьёзный юрист, который наоборот, начинал-то свою карьеру в прокуратуре и был на том месте, на котором теперь был Урусов, товарищем прокурора Петербургского окружного суда. Но когда настало дело Веры Засулич, Жуковский первым отказался её обвинять. Там будет целая череда тех, кто откажется — он был первым. И когда, значит, его спросили: «А в чём дело, Владимир Иванович?» Он прямо сказал: «Вы знаете, у меня брат политический эмигрант, в Европе живёт. Если я возьмусь за это дело, товарищи брата от него отвернутся». Не слабо, да?

А председательствует во всём этом великолепии… Ещё один портрет, Андрей, дайте пожалуйста, ещё один опальный — Анатолий Фёдорович Кони, который после дела Веры Засулич, хотя на своём месте и остался, хотя его очень просили оттуда уйти к чёртовой матери, — но прекрасно понимал, что любой его шаг рассматривается под микроскопом, и в любой момент, так сказать, был бы только повод от него, конечно же, рады будут избавиться.

Вот эти трое опальных судили Юханцева, ни в чём пока не опального и, судя по всему, довольного жизнью. На что будет напирать обвинение? Обвинение будет напирать на то, что не просто украл, а украл у чрезвычайно важного в государственном смысле учреждения, что вот эти украденные деньги — это те деньги, которые, не будь они украдены, пошли бы на важнейшее дело поземельного кредита, развития капитализма в России, что таким образом российскому государству был нанесён огромный ущерб. То есть, обвинитель князь Урусов пытался показать, что мы имеем дело не просто с кражей, не просто с подлогом, пусть и в чрезвычайно крупных масштабах, но мы имеем дело с покушением на основы государственного благополучия. Все, кому памятен фильм «Место встречи изменить нельзя», конечно, наверняка хорошо помнят беседу Владимира Высоцкого и Евгения Евстигнеева, а точнее капитана Жеглова и жулика Ручникова, когда Жеглов объясняет Ручникову как нехорошо он попал. Помните? «Чуешь, Ручечник, к чему я клоню?» «"Указ 7?8? шьёшь, начальник» — отвечает сообразительный герой Евстигнеева, да? То есть, хищение собственности. «Так если бы ты видел, что «Указ 7?8» у тебя на лбу написан! Шубу-то вы ляпнули, номерок-то вы ляпнули у посла британского». Да? А по международным договорам в этом случае отвечать будет советское правительство, то есть государство — то есть, речь идёт о хищении соцсобственности — гораздо более тяжком преступлении, чем хищение собственности частной.

Вот эта была основная мысль князя Урусова. И тут Жуковский произнёс, может быть, одну из лучших своих по композиции, по стилю, защитительных речей. По крайней мере, я вот в нескольких местах посмотрел — везде, где пишут о Жуковском адвокате — 2 дела, 2 речи: Дело Гулак-Артёмовской и дело Юханцева называют вершиной его адвокатского красноречия. Значит, на что он напирает. Во-первых, он напирает на то, что в тех условиях, которые были созданы для хранения средств Общества взаимного поземельного кредита, не красть было невозможно. Да, конечно, это не оправдание, но это одно из объяснений почему кассир встал на такой путь: деньги буквально валялись несчитанными под ногами. Во-вторых, разбирая устав Обществе, уложение о наказаниях, Жуковский находит множество брешей, из которых следует, что в данном случае Юханцева даже кассиром нельзя считать, потому что должностная инструкция ему утверждена не была вот в уставе сказано, что кассир действует на основании должностной инструкции, а утвердить оную за 10 с лишним лет существования организации Правление не удосужилось. И таких эпизодов было достаточно много. То есть, крадёт он, говорит Жуковский, не как должностное лицо, а как лицо частное. В третьих, говорит Жуковский, вот вы, мой уважаемый процессуальный оппонент, всё время говорите о том, какое это важное для государства и для развития экономики общество, а вот посмотрите отчёты: в кризисные годы, когда, казалось бы, кредиты то должны раздаваться особенно активно, потому что в них нужда особенная, общество наоборот практически закрывает их выдачу. Потому что риски повышаются.

Ну, собственно говоря, для того, чтобы не быть голословным, я просто-напросто прочитаю отрывок из речи самого Владимира Ивановича. «До какой степени в ревизии, контроле и хранении сумм правление не нуждается, вы можете заключить из того, что Юханцев, судя по свидетельским показаниям, обвиняется как кассир, контролёр, бухгалтер, управляющий и ревизор. Как кассир, он безотчётно распоряжается кассой. Контролёр мог проверять нумерации по бумагам в кассе только тогда, когда Юханцев был настолько любезен, что разрешал их просматривать. На судебном следствии несколько раз возбуждался вопрос об инструкции. Когда я просмотрел дело, я обратился в суд с просьбой потребовать к делу инструкцию ввиду того, что Юханцев обвиняется как кассир правительственного учреждения. В день заседания появился на суде проект инструкции, ещё не утвержденный правлением. Член правления Сальков объяснил, что никакой инструкции он не видел; то же подтвердил и свидетель Пейкер, который был в течение пяти лет председателем Общества. Таким образом, оказалось, что порядка в банке никакого установлено не было». И делает вывод: «Если бы оказалось, что общественный интерес вовсе не лежит в назначении и целях Общества, то предстоит его искать в обстановке преступления и объяснить: создана она Юханцевым или существовала в силу внешних условий, от него не зависевших. Потом остаётся уже выяснить, в какой степени Юханцев проникнут низкими воровскими инстинктами и вызывает к себе презрение или участие».

И вот дальше происходит вещь, достаточно трудно объяснимая: закончились прения сторон, жюри присяжных должно отправляться в совещательную комнату, но перед этим предусмотрено резюме председателя суда: председатель инструктирует присяжных по некоторым вопросам, которые, как он считает — ну, присяжные могут не очень хорошо понимать, могут в них запутаться, и вот он разъясняет им эти вопросы. У Кони есть отдельная работа о значении председательского резюме, где он постоянно ходит вокруг одной и той же мысли: какое оно должно быть нейтральное, как взвешено должно быть каждое слово, чтобы не получилось, что председатель подталкивает жюри к какому-то определённому решению, что он сам встаёт на сторону одной из сторон, защиты или обвинения. Но дело в том — речь Кони опубликована, в том числе в его собрании сочинений — дело в том, что в этой речи Кони, конечно, подталкивает присяжных. Он, по сути, протягивает руку помощи Александру Ивановичу Урусову. Почему это произошло? Я изложу свою версию, да, не более того.

Анатолий Фёдорович Кони не раз подчёркивал, что он человек государственный. Сегодня это слово настолько дискредитировано — мы люди государевы, говорят, так сказать, чиновники, оправдывая любую мерзость, которую они совершают и на которой они попались. Кони был государственником в высшем смысле этого слова: он исходил из того, что его святая обязанность — защищать интересы государства. В безупречном смысле этого слова. Не мелкие делишки отдельных, так сказать, начальничков, да, а вот именно интересы государства. И он прямо по сути сказал в резюме: вы знаете, если вы сейчас признаете, что Юханцев ничего страшного не совершил, что это, в общем-то, незначительное преступление, а главное будет решаться в гражданском иске, да (пожалуйста, пусть с него требуют эти два с половиной миллиона, но как уголовное дело — ничего особенного. Десять месяцев тюрьмы предлагает защита, которые он и так уже отсидел в предвариловке, да? Вот засчитайте ему эти десять месяцев тюрьмы — и пусть идёт на волю разбираться уже в гражданском процессе с, значит, обворованным им Обществом взаимного кредита) — то в этом случае вы государству, так сказать, окажете очень плохую услугу, да, вы по сути оправдаете кражу государственных средств, говорит Кони. Внешне всё очень аккуратно, внешне всё очень корректно, я сейчас кусочек приведу — он действительно разъясняет присяжным, что они должны, вот, обращать внимание на какие-то вещи. Вот по поводу этой самой инструкции: был, не был, кассир, не кассир, да? «Параграф 25 устава Общества говорит, что служащие, и в том числе кассир, снабжаются подробною инструкциею. Такой инструкцией Юханцев, однако, снабжён не был. Она существовала только в проекте и имела, по словам Герстфельда, значение обычая, но обязательной силы не приобрела. Если вы найдёте, что отсутствие инструкции ставило Юханцева в неопределённые отношения частного человека к Обществу, случайно вручившему ему свои ценности, то вы отвергнете служебный характер и скажете, «не исполняя должности кассира»». Видите — всё объективно, да? Вот он эту возможность разжёвывает.

Но дальше-то он говорит: «Но если вы признаете, что отдельные недосмотры и пробелы не изменяют существа организации Общества; что Общество не могло существовать без кассира и обращаться для ведения своих <денежных> операций к частным, непричастным к [его] организации, лицам; что Юханцев был определён журнальным постановлением правления от 30 июля 1865 года на должность кассира и от него <или>, лучше сказать, за него был взят установленный залог в 5 тысяч рублей; что он сам считал себя кассиром и именовался этим званием, то вы ответите на первый вопрос утвердительно». И вот из таких вот комментариев состоит его резюме. Формально не придерёшься: он каждый раз объясняет обе возможности, фактически Кони, конечно, на присяжных не то чтобы надавил, да, но он показал им, что он сам считает правильным. Юханцева признали виновным по всем пунктам обвинения, суд определил ему лишение всех прав состояния и двадцать лет ссылки в места отдалённые, при этом не менее двенадцати в Енисейске — в городе Красноярске Енисейской губернии.

Поразительно: Юханцев не подавал кассационную жалобу, хотя я уверен, что Жуковский ему плешь проел, подавайте-подавайте, увидите, Сенат обязательно завернёт на новое рассмотрение. Но, похоже, Юханцев хотел из тюрьмы на волю, тем более что считал, что на воле он будет жить хорошо, и первое время он жил очень хорошо: до Красноярска его везли с цыганами. Цыгане прибыли с ним на пароходе в Красноярск. В Красноярске он был местной знаменитостью, он обедал у полицмейстера регулярно, он общался, там, с денежными воротилами. По этому поводу существует переписка между губернатором, который в какой-то момент взорвался — да блин, чего ссыльные-то у вас так живут хорошо, да, как будто они на курорте — и местным начальством, которое объясняло: нет, что вы — что вы, нормально живёт, обычно, ну да, иногда в местном театре сидит в креслах первого ряда, ну и что? А потом у него у бедняги деньги закончились, причём закончились сразу резко, и настолько резко, что он вынужден был устроиться в этом же Красноярске в полицейский участок письмоводителем на двадцать пять рублей в месяц. Последняя на сегодня сумма — триста рублей в год жалования: вот что получал бывший кассир Юханцев, мелкий полицейский чиновник. Ну что же? Двенадцать лет он проведёт в Красноярске, потом ему высочайше разрешено будет вернуться в европейскую часть страны, но без права проживания в столицах — на этом след его теряется.

С. БУНТМАН: Скажи мне, нет никаких изображений его?

А. КУЗНЕЦОВ: Нет.

С. БУНТМАН: Ни рисунков на суде?

А. КУЗНЕЦОВ: Есть — есть описание, есть — нет, есть только описание одного из репортёров: описан одутловатый, внешне неприятный человек, но газетёнка уж больно жёлтая, поэтому я даже не стал это описание зачитывать. У — кстати говоря, у Короленко в «Истории моего современника» описывается, как редактор газеты, где Короленко тогда работал, заказал одному американскому прощелыге роман про вот это вот всё, и этот самый, значит, американец, некто Арнольд Гиллин — ну, явно бывший подданный Российской империи — написал чудовищный роман «Около чужих миллионов», и Короленко редактору говорит: ну что же, неужели мы эту пошлятину печатать будем? А тот говорит — э, батенька! Да у меня очередь с утра разносчиков стоит, у нас тиражи в три раза выросли, да? Такая вот, печальное такое наблюдение о профессиональной этике тогдашней печати.

С. БУНТМАН: Да! Ну что ж, на этом мы завершаем, ждём следующего дела, которое у нас обязательно будет в следующий же четверг, в 18 часов на канале «Дилетант». Спасибо вам всем большое! Всего вам доброго.

А. КУЗНЕЦОВ: А я для истории, если можно, зафиксирую, что мы с вами, Сергей Александрович, провели четыреста девяносто шестое дело.

С. БУНТМАН: О, четыре — и пятьсот будет! Ура, ура. Так что всё, шумно отметим. С цыганами, там, я так думаю, да? Но в Красноярск не пойдёт, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Обязательно! Главное — чтоб не в Красноярск, если не в Красноярске, если можно. Хотя Красноярск очаровательный город, я очень люблю там бывать.

С. БУНТМАН: Это да. Чудесный, да-да-да. Вот. Ну хорошо. Ладно! Счастливо всем, до свидания!

А. КУЗНЕЦОВ: Всего всем самого доброго!

С. БУНТМАН: До свидания!

Политический пасьянс

Во второй половине 14-го века судьбу Восточной Европы определяют три основных «игрока»: Орда, Великое княжество Литовское и, постепенно набирающее земли и политический вес, Великое княжество Московское.

На востоке — Орда. Уже не та пассионарная, простая и жёсткая «вертикаль», что сконструировал полтора столетия назад вождь маленького кочевого племени из Забайкалья. Она разбухла, замутилась и распалась на отдельные и нередко враждующие части. Ещё грозные, они тоже проникнуты «недугом» усложнения, который губит всякий поддерживаемый насилием искусственный общественный организм. Орда формально контролирует весь свой «русский улус», высасывает из него дань, карает непокорных, но сама уже во власти междоусобиц («замятий») и своеволия «региональных элит». Религиозную пестроту в ней сменяет обязательный ислам. Вскоре она распадётся и уйдёт в небытие вслед за своей родительницей — охватившей половину Евразии Монгольской империей.

На западе — Великое княжество Литовское. Ордой не завоёванное, энергичное. Оно постоянно и в основном успешно воюет — то с Орденом, то с Польшей, то с ордынскими улусами, то с русскими князьями — и растёт, захватывая всё новые территории от Балтики до Причерноморья. Как и Орда, оно разноплемённо и разноязыко. Его народ — и православные, и католики, но большинство — ещё язычники. Порядок передачи власти не сложился окончательно, а потому смерть каждого великого князя влечёт кровавую борьбу наследников. Предмет горячего интереса княжества — русский запад и северо-запад, так что города в этих краях горят чаще, чем меняются в них удельные князья и наместники.

Витовт. (Wikimedia Commons)

В центре — Московская Русь, всё ещё подконтрольная Орде: ордынцы ведут перепись населения для уточнения «выхода» (дани), без ханского ярлыка никакой князь здесь — не князь. Орда требует войск для походов и усобиц — князья шлют войска. Но до ордынской столицы далеко, ни гарнизонов, ни наместников ордынских в русских городах нет, посланцы из Сарая заезжают редко, так что можно посвоевольничать. Ордынские ханы жадны, и за хорошую мзду можно не только откупиться, но и споры в свою пользу повернуть. Так что князья по всей Руси свои владения всё время перекраивают: воюют меж собой за великокняжеские столы, за города и уделы, в поддержку привлекая то ордынцев, то литовцев. Все договоры действуют, пока нет сил для их нарушения. «Дружат» князья почти всегда против кого-то, часто этот «кто-то» — их вчерашний союзник в борьбе с сегодняшним «другом». В Орду к очередному хану ездят регулярно: выпрашивают ярлыки, кляузничают.

Но постепенно в гонке русских князей определяются лидеры. Самый успешный — Дмитрий, внук Ивана Калиты. Московское великое княжение ему досталось в девять лет. Он окончательно подчинит Москве Владимир и Ростов, построит белокаменный Кремль. Он разгромит ордынского узурпатора Мамая в Куликовской битве, за что получит прозвище «Донской». А два года спустя Москву захватит и сожжёт законный хан Тохтамыш. Этот соперник Мамая за ордынскую власть заставит Дмитрия опять платить дань.

Тут Дмитрий самолично отправляется в Орду и выбивает заметную «скидку». Но приезжает он с 11-летним старшим сыном Василием, а возвращается один, вынужденный оставить сына заложником. Для вызволения княжича он ищет помощи в литовских землях. Великий князь Витовт помочь ему соглашается — в обмен на династический брак: Василий женится на дочери Витовта, Литва породнится с Москвой. Деваться Дмитрию некуда, и после трёх лет довольно комфортабельного ордынского плена литовцы помогают княжичу бежать в подвластную им Волынь. Там Василий был помолвлен с дочерью Витовта — Софией, и к 1387 году кружным путём и пока без невесты возвратился в Москву. Так появляется на русской сцене великая княжна Литовская София, Софья Витовтовна — будущая Великая княгиня Московская.

Княжна София

Детство принесло Софии тяжкий опыт. Долгая кровавая распря деда и отца с дядей разворачивалась на её глазах.

Она видела, как «дядя Ягайло» упрятал дедушку Кейстута в подземелье, а потом жестоко убил, как его челядь утопила любимую бабушку, как Витовт то вместе с крестоносцами-«крыжаками» разорял подвластные Ягайле земли, то жёг орденские замки, как он крестился и «перекрещивался». София — памятливый свидетель и терпеливый участник этой средневековой политики: ей выпадает навещать отца в застенке, вести жизнь нищей беглянки, быть почётной пленницей в орденских замках, гордо возвращаться в Литву великой княжной и снова бежать без оглядки.

Жизнь изгнанницы способствует изучению языков. Общение с множеством разных людей — умственному развитию и разностороннему образованию (София даже играет на клавикорде). С московским княжичем Василием, её ровесником, тоже немало уже пережившим, они во многом оказались схожи, и их брак, против тогдашнего обыкновения, был не сугубо «политическим», но и основанным на личной симпатии.

Великая княгиня Софья

В 1389 году умирает Дмитрий Донской. Василий Дмитриевич стал первым великим князем Московским и Владимирским, который сразу после смерти отца не поехал в Орду за ярлыком. В Москве уверены: у Тохтамыша нет других вариантов — никто из русских князей не оспаривает это княжение. Орда не возражала, выдав ярлык на великое княжение, по сути, задним числом. Через год Василий посылает в столицу Ордена — Мальброк — за своей невестой. 1 декабря 1390 года санный поезд доставил её «из-за моря, от немцев» в Москву. В январе двадцатилетняя Софья Витовтовна становится великой княгиней Московской. По случаю свадьбы Василий пристроит к Кремлёвскому дворцу палаты, украшенные часами с боем.

В документах той эпохи (помимо завещаний) упоминать женщин не принято, тем более, тех, что «стоят за плечом» своих мужей, не ведя открытой самостоятельной игры. О том, что делала Софья при княжении Василия, известно немного. Но, зная её непростую историю, легко предположить, что умная, решительная, энергичная Софья должна была быть неизменным советчиком мужа.

Не без её влияния Василий воспользуется поражением Тохтамыша от Тимура, чтобы получить ханский ярлык на богатое и стратегически важное Нижегородское княжество, а позже, комбинируя дипломатические и военные средства, будет успешно возвращать его под свою руку от суздальских князей, что даст Москве приоритет в торговле вниз по Волге.

Не без её совета Москва начнёт чеканить монеты, на аверсе и реверсе которых вместо имени ордынского хана будет указано «князь великий Василий Дмитриевич», «князь великий Василий всея Руси». Софья должна была прекрасно понимать, что без собственных денег Москва — всего лишь один из вассалов Орды, зато монеты с именем её мужа дадут признание де факто его статуса князя всея Руси повсюду, куда дойдёт торговый караван.

Василий I. (Wikimedia Commons)

Помнящая горький детский опыт Софья, несомненно, участвует и в подготовке реформ для укрощения произвола удельных князей: во многих уделах появляются наместники великого князя с правом судить и разбирать на месте споры с участием князей. Так удельные князья утратят и судейские права, и свой иммунитет.

Вряд ли великий князь не обсуждал с женой и усиление кремлёвских белокаменных стен новыми земляными валами с расставленными по ним «тюфяками» (пушками). Софья видела много крепостей — она в этом деле хороший советчик.

Вероятнее всего, именно она убеждает мужа окончательно закрепить новый принцип передачи власти: не внутри рода, а только внутри семьи — от отца к старшему сыну. Теперь братья, дяди и племянники наследуют князю лишь если у него вовсе нет сыновей.

Ей удалось не допустить омрачения личной ненавистью даже самых острых столкновений Москвы и Литвы. Во всяком случае, в завещании Василий Дмитриевич прежде всего именно Витовту поручит опекать и защищать свою семью. «А приказываю сына своего, князя Василья, и свою княгиню, и свои дети своему брату и тестю, великому князю Витовту…», — напишет он.

Великая вдова Софья Витовтовна

У Василия и Софьи родилось пять сыновей, четверо умерли детьми, и лишь рождённый уже 44-летней Софьей Василий-младший давал надежду на сохранение великокняжеской власти в семье.

Василий Дмитриевич умирает в 1425 году, когда Василию младшему всего только девять лет. С этого времени Софья — фактический правитель Великого княжества Московского. Все силы она направит на помощь сыну. А он в этой помощи очень нуждается.

В неоднократно переписанном завещании его деда, Дмитрия Донского, без внятного ответа остался главный вопрос — вопрос о великом княжении. «А се благословляю сына своего, князя Василья, своего отчиною, великим княженьем», — написал Донской. Думал ли он отнести княжение к отчине, переходящей от отца к сыну? Или отчина — отдельно, княжение — отдельно? И тогда после смерти Донского Василия княжение уходит к следующему по старшинству сыну Донского, Юрию? А как быть, если ещё и такое указание дано завещателем: «А по грехом отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мои, ино тому сыну моему княж Васильев удел»? Разумеется, Юрий Дмитриевич, князь Галицкий счёл, что наследовать за братом должен именно он, и отказался засвидетельствовать его духовную, отдающую великое княжение маленькому Василию Васильевичу.

Известно, какие войны случаются при дележе наследства (особенно если завещатель невнятно выразился!), какое множество людей в них оказывается втянуто, какая ненависть закипает между самыми близкими — даже в наш вегетарианский век. На Руси 15-го века эти войны были натуральными и весьма кровавыми — с убийствами и сожжёнными городами. И если вначале разгул наследственных страстей ещё сдерживает грозная тень гаранта-Витовта, то после его смерти в 1430 году гасить их стало некому: в Литве делят витовтово наследство, у распадающейся Орды проблемы посерьёзнее, чем неустройство в «русском улусе».

Василий II Тёмный. (Wikimedia Commons)

В довершение всего столь же решительная, сколь и хозяйственная Софья публично унижает сына Юрия Галицкого — отбирает у него на свадьбе Василия золотой пояс, который, якобы, был украден некогда у Дмитрия Донского и потому не попал в «отчину» Василия Дмитриевича, и возвращает этот дорогой аксессуар «в семью».

Ответная реакция ждать себя не заставит — начнётся кровавая междоусобица длиной почти в 30 лет. Все будут в неё втянуты: и сыновья Донского, и их дети, вся близкая и дальняя родня и в русских, и в литовских землях.

Здесь будет всё. Юрий Галицкий, а потом его сыновья будут захватывать Москву и ссылать ненавистного Василия с матерью в захолустные дальние уделы. Сам Юрий внезапно умрёт — будут подозревать отравление. Сын Юрия проиграет сражение Василию, попадёт в плен и будет ослеплён.

Спустя ещё девять лет уже Василий Васильевич, вернувший к тому времени великокняжеский стол, попадёт раненым в плен к ордынцам. Софья выкупит сына за 25 000 рублей — колоссальную в то время сумму, собранную крайне жёстко. В итоге, часть московских бояр составит заговор — они помогут Дмитрию Шемяке, сыну Юрия Галицкого, захватить Москву, пленят мать и жену Василия, а потом и самого князя. Василий будет ослеплён, отчего получит прозвище Тёмный, и сослан в Углич. Софью сошлют ещё дальше — в Чухлому. После множества поворотов судьбы великокняжеская семья вновь вернётся в Москву. Софья Витовтовна до конца своей жизни, а проживёт она целых 82 года, будет помогать сыну в расширении московских владений, а когда он будет покидать столицу — твёрдой рукой управлять Великим княжеством. Уже 80-летней она возглавит оборону Москвы от очередного ордынского набега и выиграет битву.

Умерла Великая княгиня Софья Витовтовна в 1453 году, по традиции приняв перед смертью постриг под именем Ефросинии. Василий II Тёмный пережил мать всего на 9 лет.

Пётр I дал инструкции камчатской экспедиции за три недели до смерти. Императора интересовало, не соединяются ли Азия и Америка сушей. Это географическое предположение лежит на поверхности — когда-то перешеек действительно существовал (его называют теперь Берингией), и по нему люди не позднее 13 тыс. лет назад заселили Америку. В начале 18-го века учёные ещё не догадывались, что он затоплен и между континентами — 89 км водной глади. Они рассчитывали увидеть там сушу.

В 1697 г. Камчатку присоединил к России Владимир Атласов, а с 1716 г. русские наладили с полуостровом регулярное сообщение. С того момента первопроходцы могли двигаться дальше и изучать восточное побережье Камчатки. Петербургские академики не знали, что в 1648 г. Семён Дежнёв уже сделал это — прошёл по безымянному проливу, который позже назовут Беринговым (утерянные записи о плавании обнаружил в Сибири Г. Миллер только в 1736 г.).

Во главе камчатской экспедиции Пётр поставил Витуса Иоанассена Беринга (1681 — 1741) — датчанина на русской службе. Беринг (в России его звали Иваном Ивановичем) верно служил с 1703 г. — помогал в строительстве Кронштадта, ходил по Азову и Балтике. Опытного моряка матросы любили за справедливость, спокойствие и разумный подход ко всему. Пётр писал ему: «На Камчатке или в другом месте сделать один или два бота с палубами, плыть на этих ботах возле земли, которая идёт на Норд, искать, где она сошлась с Америкой и самим побывать на берегу и, поставя карту, приезжать сюда».

Копия карты Петра Чаплина, составленной по итогам экспедиции. (Wikimedia Commons)

Получив инструкции, Витус Беринг и русский моряк Алексей Чириков приступили к организации экспедиции. В её состав, помимо нескольких десятков матросов, вошли 24 специалиста — морские офицеры, кораблестроители, геодезисты, штурманы. В феврале 1725 г. они покинули Петербург и отправились на восток. Нелёгкий путь до Охотского моря по городам и острогам занял почти два года — лишь в конце 1726-го команда прибыла на место.

На только что построенном корабле «Фортуна» и небольшом боте экспедиция выдвинулась из Охотска и вскоре причалила на Камчатке. Там Беринг остался почти на год, чтобы приготовиться к плаванию и изучить полуостров. В пути команда собрала множество интересных географических и этнографических сведений. Русские встретили камчадалов (а затем айнов, чукчей, алеутов, коряков и другие местные племена) и познакомились с их удивительными обычаями. К примеру, камчадалы из своеобразных религиозных соображений считали, что если у человека или животного родилась двойня, то одно дитя нужно принести в жертву. Они не помогали утопающим или больным. Заболевшие чем-то серьёзнее насморка и сами не желали больше жить. Старики нередко уходили в лес, чтобы погибнуть от голода, или совершали самоубийство, когда понимали, что уже не могут принести никакой пользы.

Зимой 1727–1728 гг. погода стояла ненастная. Беринг потом писал о пути по полуострову: «Каждый вечер (…) выгребали себе станы из снегу, а сверху покрывали, понеже великие живут метелицы, которые по тамошнему называются пурги. И ежели застанет метелица на чистом месте, а стана себе сделать не успеют, то заносит людей снегом, отчего и умирают».

До Нижнекамчатска добирались пешим ходом и на собачьих упряжках 800 вёрст. С огромным трудом русские доставили нужные грузы: кораблестроительные материалы, оружие и еду. Весной участники экспедиции строили корабль для главной части путешествия — на собаках возили древесину, «курили» лиственничную смолу. Параллельно моряки пополняли запасы провизии — покупали у аборигенов мясо оленей и ловили рыбу (сети сами плели из крапивы), из морской воды вываривали едкую соль, а из некоей «сладкой травы» сделали вино.

Охотск, 18-й век. (Wikimedia Commons)

13 июля 1728 г. бот «Святой Гавриил» с 44 путешественниками на борту наконец вышел в море из Нижнекамчатска и начал двигаться «на Норд» вдоль берега. 11 августа моряки достигли безымянного пролива, который отделяет Азию от Америки — его позже и назовут Беринговым. Через четыре дня капитан понял, что перешейка, который здесь предполагалось обнаружить, не существует, а вместо этого есть «морской северо-восточный проход» из Северного Ледовитого океана в Тихий. Берег Чукотского полуострова, вдоль которого шёл бот, остался слева и позади курса «Святого Гавриила». Так был открыт для мира Берингов пролив (в отличие от Дежнёва, датский исследователь своё свершение зафиксировал и опубликовал).

На десятки миль вокруг «Святого Гавриила» простирались воды океана, и лишь крики китов нарушали холодное спокойствие. Америку моряки не увидели. После нескольких дней плавания на север-восток Беринг принял решение возвращаться на Камчатку — основная задача экспедиции была выполнена, и стоило поторопиться, чтобы не оказаться затёртыми льдами. Иначе пришлось бы зимовать на негостеприимном и почти пустынном берегу.

2 сентября корабль вернулся в Нижнекамчатск и перезимовал там (острог насчитывал всего 50 дворов, но там имелось всё необходимое). Летом 1729 г. Витус Беринг вновь повёл экспедицию в море — местные жители рассказывали, что видели американский берег, и нужно было это проверить. Судно прошло около 200 км, «но токмо земли никакой не видали». Едва уцелев в сильный шторм, команда пошла на Охотск. 1 марта 1730 г. первопроходцы вернулись в Петербург и произвели фурор — они первыми поведали миру, что «тамо подлинно северо-восточный проезд имеется» и «до Япана, Хины и Ост-Индии доехать возможно».

Благодаря этой экспедиции человечество узнало о размерах и особенностях Сибири и Дальнего Востока; Беринг составил первую подробную и точную карту Камчатского побережья. Его имя проливу дал Джеймс Кук. Тем не менее многое ещё оставалось неизведанным — теперь Беринг и Чириков горели желанием добраться до Америки и плыть ещё дальше на север и северо-запад от Камчатки, чтобы лишний раз удостовериться — суши между Азией и Америкой нет. Спустя три года после триумфального возращения в столицу они начали собирать вторую экспедицию, из которой легендарный Беринг уже не вернулся.

В середине 3-го века Римскую империю сотрясали династические кризисы. Императоры менялись едва ли не каждый год, а иногда и чаще. Естественно, видя, как в Вечном Городе творится полный бардак, местные элиты на окраинах великой державы начинали поднимать головы и баловаться сепаратизмом. Так возникло Пальмирское царство.

Во времена римского владычества Пальмира была городом в провинции Сирия на дальнем востоке империи. Неподалёку находились Персия и Парфянское царство — давние противники Рима. Из-за такого опасного соседства Пальмира была территорией с особыми привилегиями: её жители считались равными по правам населению Италии, а управлял ею местный уроженец — сенатор Септимий Оденат. Когда он почувствовал ослабление власти Рима, то взбунтовался, провозгласил себя «Царём царей» и в 260 году с собственной армией отправился воевать с Персией. Незадолго до этого он взял себе в жёны девушку по имени Зенобия.

Какого роду-племени была невеста — неизвестно, но она точно могла похвастаться знатным происхождением и неплохим образованием: владела греческим, египетским и латинским языками. По некоторым источникам, сама Зенобия распространяла слухи о своём египетском происхождении, и не абы каком, а восходящем к Клеопатре. Помимо тщеславия ею двигали и политические мотивы: доказывая своё происхождение от царицы Египта, она заявляла, что имеет права на трон этого древнего государства.

Оденат. (Wikimedia Commons, Carole Raddato)

Пока не престоле Пальмиры сидел Оденат, Зенобия в хрониках почти не упоминалась. Роль жены правителя древние летописцы предпочитали не выпячивать. Оденат пропадал в долгих военных походах. Во время одного из них он победил римских генералов, претендовавших на императорский престол. Таким образом он спас законного императора Галлиена. Тот в благодарность признал Одената «правителем Востока» и даровал ему звание корректора — военачальника, имевшего право командовать римскими легионами. Это раззадорило царя Пальмиры, и он ненадолго захватил столицу Персии Ктесифон. Под властью Пальмиры оказались огромные территории почти всего Двуречья. Столицу персам, правда, пришлось вернуть.

Зенобия очень хотела, чтобы эта огромная страна досталась её сыну. Она подговорила Меония, двоюродного брата царя, жутко завидовавшего своему родичу, убить Одената. Сделав чёрное дело, тот сам объявил себя царём, но лишь на считанные дни — по приказу вдовствующей царицы он был быстро казнён.

Зенобия добилась своего — в 267 году царём и «Правителем Востока» был провозглашён её малолетний сын Вабаллат. Мать стала при нём регентшей. Всё это вызвало дипломатический скандал: «Правитель Востока» был титулом, дарованным императором Рима, а значит — не наследуемым. Вабаллат не имел на него никаких прав. Однако в Риме разразился очередной кризис и дальше словесных претензий дело не пошло.

Зенобия наняла для своего сына лучших учителей во главе с философом Лонгином, а сама занялась государственными делами. Пользуясь тем, что Рим после смерти императора Галлиена рухнул в очередной династический кризис, Зенобия в 269 году начала походы для расширения Пальмиры. Были захвачены Сирия и часть Арабии, и войска царицы двинулись на Египет. Пальмирские войска зашли вглубь Египта прежде, чем римляне успели перебросить туда хоть один легион. К концу 270 года пала Александрия, и окрестные земли были объявлены частью Пальмирского царства.

Руины Пальмиры, 2010 г. (Wikimedia Commons, Bernard Gagnon)

Во внутренней политике Зенобии приходилось балансировать между различными народами и культурами, населявшими её страну. Она должна была одновременно казаться римской императрицей, греческой царицей и сирийской правительницей, чтобы угодить всем подданным, и ей это удавалось. При этом сама Зенобия явно отдавала предпочтение греческой и египетской культурам. Её придворные учёные даже написали оригинальную версию всемирной истории, представив покойного Одената потомком одновременно и римских императоров, и греко-египетских Птолемеев.

В апреле 272 года Зенобия повысила свой и сыновий статусы. Были отчеканены новые монеты с портретами императора Вабаллата и императрицы Зенобии. Это возмутило нового римского императора Аврелиана. Его легионы как раз закончив войну с готами, и он приказал им двинуться на обнаглевших пальмирцев.

В мае 272 года легионы уже стояли под стенами Антиохии, где в тот момент находилась Зенобия. Римляне легко разбили пальмирскую армию и вошли в город, но царица успела бежать в родную Пальмиру. После очередного поражения Зенобия попыталась верхом на верблюде эмигрировать в Персию, однако, была перехвачена легионерами и доставлена к императору. Тот повелел судить её, Вабаллата и большинство представителей пальмирской знати. Придворных Аврелиан повелел казнить, а Зенобию оставить в живых, чтобы провести её по улицам Рима во время своего триумфального возвращения.

Триумф Аврелиана. Джованни Батиста Тьеполо, 1718 г. (Wikimedia Commons)

Что произошло с Зенобией после 274 года — неясно. По одним данным, её казнили; по другим, император даровал ей виллу в пригороде Рима, где она и прожила до конца своих дней. Следы Вабаллата вообще затерялись.

С веками в людской памяти осталось только то, что Пальмира была очень красивым городом со множеством великолепных зданий. Именно поэтому Санкт-Петербург с его дворцами прозвали Северной Пальмирой. Остатки былого великолепия столицы царицы Зенобии, пережившие тысячелетия, были почти полностью уничтожены в 2015 году боевиками-исламистами. Нынешнее правительство Сирии заявило о желании восстановить город, но пока не имеет такой возможности. Сегодня останки древней Пальмиры можно увидеть лишь на компьютерной 3D-модели.

«Сегодня еду в Питер, волнуюсь, как сукин сын, — мои ученики дебютируют на передвижной. Больше, чем за себя, трепещу!», — писал Исаак Левитан Антону Чехову. Картины, за которые так переживал художник, писали его подопечные. Специально для них он снимал дачу в Кускове, а затем, в 1899 году — в Новогирееве. Виды этих подмосковных мест остались на полотнах Левитана и его учеников.

Писать природу

Это письмо Левитан отправил Чехову в феврале 1900 года, накануне 28-й выставки Товарищества передвижных художественных выставок. Художник преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где когда-то учился сам. Начинал, кстати, вовсе не как пейзажист: вначале посещал натурный класс Василия Перова, а в класс пейзажный юношу буквально перетащил Алексей Саврасов, углядевший в нём дар чувствовать природу.

У Саврасова Левитан научился двух вещам, ставшим для его живописи основополагающими. Во-первых, Саврасов предпочитал сам — и передавал это ученикам — писать не условные пейзажные красоты в подражание итальянским или французским академистам, а природу окружающую, свою, и искать в ней то, что он именовал «мотивом». В ученических этюдах появлялись не скопированные с гравюр Везувий или Альпы, а рощи, поля и речки Кунцева и Сокольников. Во-вторых, преподаватель как можно чаще уводил учеников из мастерской за город и учил работать с натуры, ловить не только нюансы света и цвета, но и настроение, и при этом не стремиться ландшафт приукрашивать.

Алексей Саврасов. (Wikimedia Commons)

В пейзажном классе МУЖВЗ рассорившегося с администрацией Саврасова сменил через некоторое время Василий Поленов. И опять господствовала натура, хотя пришёл к ней петербуржец Поленов другим путём — через поездки во Францию, где тогда царили барбизонцы и уже начинали выставляться импрессионисты. Пленэр (пусть именуемый теперь по-французски) и у этого педагога оставался главной частью обучения пейзажистов. Недаром из этой саврасовско-поленовской мастерской вышли, помимо Левитана, хотя и одного этого имени уже было бы довольно, такие живописцы, как Константин Коровин, Михаил Нестеров, Сергей Свитославский…

Эту традицию преподавания и предстояло в конце 1890-х годов продолжить Исааку Левитану.

Академик без диплома

Пикантность назначения Левитана на преподавательский пост состояла в том, что сам он не получил при окончании МУЖВЗ звания «классного художника». Какое значение имело это звание? Как всегда, оно влияло на правовую сторону дела: присвоение чина в гражданской «табели о рангах», выход из податного сословия, льготы по отбыванию воинской повинности, а главное — право преподавания в специализированных учебных заведениях. Такого права у Левитана долгое время не было.

Первый учитель Левитана в пейзажном классе, Алексей Саврасов, отстаивал присуждение его выпускной работе Большой серебряной медали. Этого не случилось, а что было тому причиной, можно только гадать: то ли неприязнь прочих педагогов к вечно готовому всех критиковать и несдержанному на язык Саврасову, то ли принадлежность специализирующегося на русском пейзаже студента к иудейскому вероисповеданию. Второй учитель Левитана, Василий Поленов, находился в то время за границей, собирая материал для картины «Христос и грешница». Василия Перова, многолетнего лидера училища, уже не было в живых. Поддержать кандидата оказалось некому, и в результате Левитану комитет МУЖВЗ медали и звания не присудил. Будущему ведущему русскому пейзажисту выдали диплом учителя чистописания.

Василий Поленов. (Wikimedia Commons)

Конечно, эти бюрократические изыски менее всего волновали коллекционеров — того же Павла Третьякова, который приобретал ещё студенческие работы Левитана, начиная с «Осеннего дня в Сокольниках» (всего в ГТГ полотен художника несколько десятков, из них больше двадцати — личные приобретения Третьякова). Работы Левитана экспонировались на передвижных выставках. Художник становится известен, обретает со временем стабильное материальное положение, ездит за границу. Правда, работать в Венеции или Финляндии ему оказывается не так интересно.

В 1898 году растущая популярность живописца заставляет Академию художеств присудить ему звание академика. И тогда же, словно забыв о том оскорбительном дипломе, его приглашает преподавать «альма матер». После некоторых колебаний Левитан соглашается.

«Я скорее побежал записываться…»

«Бросились мы записываться: Сизов, Сапунов, Липкин, я и ещё другие ученики, — вспоминал тогдашний слушатель МУЖВЗ Пётр Петровичев. — В классе всё было ново: натюрморты из фруктов, цветов, целые куски природы — пни, листья, мох, корни и ели, впоследствии выезды на пленэр».

Судя по всему, Исаак Левитан действительно прочно усвоил преподавательские методы Саврасова и Поленова. Пока длилась зима, ученики писали растительные натюрморты. Или создавали иллюстрации, например, к стихотворению Пушкина «Туча». Когда становилось теплее и увеличился световой день, вся компания — записавшихся в левитановскую мастерскую было около двух десятков — отправилась на этюды в издавна любимые их мастером Сокольники.

Большого успеха эта затея, правда, не имела. Весенний день короток, а путь — тогда ещё на конке — отнимает немало времени. Да и на месте студенты больше гуляют, спорят, глазеют по сторонам, обсуждают идеи… И преподаватель решает всей мастерской ехать на лето за город. Выбор пал на окрестности шереметевской усадьбы Кусково.

Исторические владения графов Шереметевых были широко раскинуты к юго-востоку от Москвы: сёла и деревни Кусково, Вешняки, Выхино… С отменой крепостного права управлять ими стало затруднительно. В 1871 году ушёл из жизни граф Дмитрий Николаевич Шереметев, любивший и обустраивавший Кусково. Его старший сын Сергей Дмитриевич стал сдавать земли под дачи, чтобы поправить финансовые дела.

Подмосковный «Барбизон»

Там и обосновались на лето левитановские студенты. Жили скромно (иной раз питаясь одной гречневой кашей), зато дом, в отличие от тёмных московских мастерских, был большим и светлым. Левитан приезжал два-три раза в неделю, привозил булки и колбасу, рассматривал написанные этюды.

Где именно работали? Об этом можно судить по отдельным сохранившимся этюдам: виды парка и пруда у будущего театрального художника Николая Сапунова, старинные аллеи у Липкина. Пётр Петровичев написал «Грот в Кускове» (любовь к старинным усадьбам сохранится у него на всю жизнь, а в Кускове он, по собственному выражению, «перепишет все залы»). Забирались и подальше, в другие части подмосковной шереметевской вотчины.

Кусково. (Wikimedia Commons, Asedach Alexander)

В 1899 году Левитан и студенты «переехали» в Новогиреево — там и цены были демократичнее, и дачи удобнее, и виды не хуже. Об этих занятиях напоминает известная картина самого Исаака Ильича — «К вечеру» (1899). На полотне запечатлён храм Спаса Нерукотворного в Гирееве (он стоит и поныне).

Какие советы давал мастер своим ученикам? Прежде всего — не подражать никому, искать своё, а учиться только у природы. Даже любимому ученику Петровичеву доставалось за заимствование приёмов импрессионистов. И действительно, из мастерской вышли художники совершенно оригинальные.

Исаак Левитан даже стал мечтать: накопить денег, выкупить дачу и устроить там постоянную базу для школы пейзажной живописи. Но не случилось: в 1900 году художник ушёл из жизни, не дожив и до сорока лет.

Где находилась та загородная мастерская учеников Левитана? Этого сегодня уже никто не скажет: прежние дачи давно сменила плотная городская застройка.

Когда продавшийся нацистам археолог Уолтер Донован принял за Грааль роскошный золотой кубок и, выпив из него воды, рассыпался в прах, Генри Джонс — младший понял, что священным сосудом, в который собрали кровь Спасителя, может быть только самая простая деревянная чаша. И не ошибся…

Вообще, прекрасный фильм Стивена Спилберга «Индиана Джонс и последний крестовый поход» предоставляет нам немало разумных сведений о Граале и его поисках. Принимая версию основателя легенды, французского трувера 12-го века Кретьена де Труа, что это та самая чаша, орошённая кровью Христа и сохранённая Иосифом Аримафейским, Спилберг назначает тому, кто ищет животворный сосуд, ряд испытаний, не совсем таких, как в средневековых романах, но вполне достойных «Сказания о Граале». Самое главное, пройти их может только человек чистый душой, смиренный и полный веры, а в фильме ещё и знающий, как пишется «Иегова» — имя Бога.

Грааль в «Последнем крестовом походе» охраняют тамплиеры. Они бессмертны, пока не найдётся кто-то, достойный их сменить. Это тоже придумано не на пустом месте. Позднесредневековые продолжения сказаний о священной чаше поручают эту миссию именно рыцарям Храма. Разгром ордена, полный тайн и нелепых обвинений процесс, длившийся с 1307 по 1314 год, породил невероятное количество легенд, светлых и тёмных. Тамплиеры становились ответственными за всё на свете: за пропавшие реликвии и внезапное падение монархий, за мрачные ритуалы и таинственные исчезновения. В Новом времени на фольклорную смену им придут иезуиты и масоны.

Иисус Христос с причастием. (Wikimedia Commons)

Кроме рыцарей, Грааль у Спилберга оберегает на дальних подступах некое сообщество воинов, свято хранящих традицию верности чаше, не настолько чистых, чтобы обладать ею, но достаточно, чтобы бестрепетно отдать за неё жизнь. Это отсылает нас и к служителям замка Монсальват, куда поэты и сказители помещают Грааль, и к катарам, чьё учение создало уникальную цивилизацию в юго-западной Франции. По одной из легенд, именно они скрывали священную чашу в своей твердыне на горе Монсегюр.

Грааль не всегда представляют себе в виде чаши. Немецкий поэт 13-го века Вольфрам фон Эшенбах считал его сияющим камнем. Может быть, это и смутило подлого Донована и заставило его взять золотой с самоцветами кубок. Тем хуже для него и его германских покровителей! Так вот, о нацистах. В двух фильмах об Индиане Джонсе Спилберг посылает их на поиски святынь, способных дать им неодолимое могущество. Это правда. В мистическом экстазе Гитлер и его идеологи действительно мечтали обрести и «копьё судьбы», которым римский воин Лонгин пронзил распятого Спасителя, и легендарный сломанный меч, так почему бы им не стремиться овладеть ковчегом Завета и Граалем. Любопытно, что перед самым финалом и первого, и третьего фильмов они добиваются своего и губит их не отважный профессор Джонс, а собственные гордыня, алчность и, скажем так, элементарное неумение разгадывать древние тексты.

А с кем же можно сравнить тогда самого археолога Генри Джонса по прозвищу Индиана? С рыцарем Круглого стола Персевалем (он же Парсифаль и Парцифаль), который почти обрёл священную чашу, но в последний момент совершил ошибку и упустил Грааль. Наверное. Помните строгий взгляд отца, которым тот останавливает его и не даёт спасти из тектонической трещины в полу ни кубок, ни красивую, алчную нацистскую археологиню? А может, он Галахад, единственный рыцарь, которому Грааль даётся в руки? Но тогда бы Индиану взяли на небо.

Где же сейчас святой Грааль? Если отбросить спекуляции Дэна Брауна о том, что это не чаша, а некая женщина, или претензии туринцев, считающих, что он спрятан где-то в их городе, так и не ставшем столицей Италии, можно довериться лукавому и просвещённому Умберто Эко, который в романе «Баудолино» замуровал святой Грааль над воротами Алессандрии, родного города писателя. Скажу честно, я искал. Не нашёл. Наверное, не хватило душевной чистоты.

Экспозиция. Империя, век 12-й

Огромная империя, простиравшаяся через всю срединную Европу от Северного моря и Балтики до Тирренского моря и Адриатики, была не единым государством, но союзом сотен государственных образований, больших и малых. Народы, проживавшие на её территории, говорили на десятках германских, романских, славянских и балтских языков. Её императоры избирались коллегией особых имперских князей — курфюрстов; власть императоров была велика, но не безгранична. Её объемы вызывали серьёзные опасения укрепляющейся церкви: её не устраивала широкая автономия правителей империи в вопросах назначения и смещения епископов и аббатов, приносивших императорам клятву верности и являвшихся их фактическими вассалами.

В 11-м веке, том самом, завершение которого прогремит неожиданным успехом Первого крестового похода, Рим начнёт «борьбу за инвеституру» (назначение на церковные должности и введение в сан). Она закончится компромиссом: в 1122 году был заключён Вормсский конкордат. В соответствии с этим соглашением избранные на церковную должность получали духовную инвеституру от папы, а светскую (в империи верхушка клира имела немалые феодальные владения) от императора. Теперь уже серьёзные основания для беспокойства имелись у императоров: помимо части полномочий они утратили влияние на Северную Италию.

Фридрих Барбаросса. (Wikimedia Commons)

Могущество императоров подрывали и внутренние распри: в первой половине 12-го века основным содержанием политической жизни империи стало соперничество между двумя крупными германскими феодальными кланами — Гогенштауфенами и Вельфами. Первые контролировали юго-западную Германию, вторые — южную и восточную. Важным козырем Вельфов была их борьба с восточными соседями-славянами: под предлогом «христианизации язычников» они расширяли свои владения в восточном направлении.

После смерти Конрада III, первого из императоров Гогенштауфенов, в 1152 году на имперский престол был избран его племянник Фридрих I по прозвищу Барбаросса — Рыжебородый. Борьба за Италию и «усмирение» Вельфов стали двумя основными направлениями его политики.

С Италией получилось не очень удачно: папа Александр III при поддержке мощного Сицилийского королевства и объединения северо-итальянских городов-коммун — Ломбардской лиги — сумел выдержать натиск с севера. В 1176 году при Леньяно, неподалёку от Милана, армия Барбароссы была разгромлена, а сам император чудом остался жив. Вернуть итальянские владения под свой полный контроль империи не удалось, борьба предстояла нешуточная. А вот по второму направлению дела развивались не в пример успешнее.

Завязка. Возвышение Льва

В 1137 году баварский герцог Генрих Х Гордый получил в наследство после смерти своего тестя Саксонское герцогство. На следующий год избранный императором Конрад III потребовал, чтобы Генрих отказался от одного из так называемых племенных герцогств (помимо Баварии и Саксонии к ним относились Тюрингия, Франкония, Швабия и Лотарингия), правители которых и избирали императора: ведь получалось, что теперь у Генриха Х Баварского (он же Генрих II Саксонский) образовалось целых два голоса. Вельф предсказуемо отказался, после чего Конрад лишил его обоих владений, передав Баварию своему единоутробному брату Леопольду, маркграфу Австрийскому, а Саксонию — Альбрехту по прозвищу Медведь, маркграфу Северной марки, пограничного владения между Эльбой и Одером. Генрих Гордый возмутился и приступил к военным действиям, но внезапно скончался в возрасте примерно 30 лет. Его преемником был провозглашён 10-летний сын Генрих. Поддержка влиятельных бабки и дяди помогла мальчику выстоять, и в 1142 году при посредничестве императора был достигнут компромисс: юный герцог отказывался от Баварии, но сохранял за собой Саксонию, фактически уже захваченную его вассалами. Впрочем, Альбрехт «попрощался, но не ушёл» и продолжал бороться за утраченное практически до самой смерти.

Первая возможность проявить себя в качестве полководца — для государя того времени условие непременное — представилась Генриху в 1147 году. В тот год был предпринят Второй крестовый поход, целью которого провозглашалось освобождение от мусульман княжества Эдесского, одного из крестоносных государств, возникших на Ближнем Востоке после успеха Первого похода. Сам Конрад III принял решение отправиться в Азию. Однако князья востока империи уклонились от участия в этом предприятии, сославшись на угрозу своих соседей — славян-язычников. Они получили благословение папы Евгения III и авторитетнейшего деятеля церкви Бернара Клервосского на отдельный поход для обращения вендов (так германцы назвали живших по соседству с ними славян) в истинную веру.

Генрих Лев и Матильда Английская. (Wikimedia Commons)

Южным отрядом командовал Альбрехт Медведь, северным — 18-летний Генрих Лев. В военном отношении результаты похода трудно назвать блестящими (впрочем, Второй крестовый оказался и вовсе провальным), но политически Альбрехт и Генрих выиграли, повысив свой авторитет, укрепив власть и обложив славянских князей данью. В 1160-е годы Лев предпринял несколько удачных экспедиций против вендского племенного союза ободритов (бодричей) и значительно расширил свои владения, превратившись в сильнейшего из князей империи. Женитьба на Матильде Английской, дочери Генриха II Плантагенета и Алиеноры Аквитанской, сделала его зятем могущественнейшего из тогдашних европейских монархов.

Когда Фридрих Барбаросса начинал свой «натиск на Италию», он исходил из того, что одним из слагаемых успеха должен быть внутренний мир, и стремился к компромиссу с Вельфами, оказывая им, в первую очередь своему двоюродному брату Генриху, всяческое покровительство с расчётом на ответную поддержку. Однако в ключевой для императора момент, когда в пятом по счёту походе ему особенно требовались войска для борьбы с итальянскими городами, Лев отказался прийти на помощь. Строго говоря, он не обязан был этого делать, так как Барбаросса не объявлял общий сбор имперских армий, но с моральной точки зрения должен был, казалось бы, считать себя обязанным за прежние благодеяния. Вероятнее всего, правитель Саксонии обиделся на отказ передать ему расположенный у подножия Гарцких гор важный имперский город Гослар; так или иначе, при Леньяно его не было. Фридрих счёл это предательством.

Кульминация. Лев в западне

В качестве повода для начала преследования гордого Вельфа был использован один из многочисленных внутриимперских конфликтов. Генрих Лев объявил подчинённой ему территорией Хальберштадтское епископство. Тогда его старинный недруг кёльнский архиепископ Филипп Хейнсбергский заключил с хальберштадтским коллегой союз и напал на владения Генриха в Вестфалии.

Вернувшийся из Италии император созвал имперский совет — рейхстаг, на котором конфликтующие стороны подали жалобы друг на друга. Раньше (а подобные ситуации возникали регулярно) Фридрих старался не доводить дело до открытого противостояния и выступал в качестве посредника-медиатора; теперь он решил дать делу «законный ход». Князья, у которых заносчивый Вельф давно стоял поперёк горла, присудили, что он должен вернуть захваченное; Лев отказался как являться в суд, так и отдавать земли и, в полном соответствии с ленным правом, был объявлен вне закона; от церкви его отлучили ещё раньше, в начале конфликта с хальберштадтским епископом. На обжалование приговора давался один год и один день. Генрих почувствовал, что тиски сжимаются, и бросился к кузену за помощью, однако всепрощением последний знаменит не был; чем-чем, но не этим… Фридрих выставил условием своего посредничества в улаживании конфликта гигантский штраф в пять тысяч серебряных марок. Генрих счёл это условие ниже своего достоинства.

Статуя Генриха Льва в Брауншвейгском соборе. (Wikimedia Commons, Brunswyk)

Против саксонского герцога возбудили ещё одно дело — о неуважении к императору (так квалифицировали отказ явиться в суд). Вельф закусил удила и на новое судилище также не явился, проигнорировав троекратный (всё чин чином!) вызов. Тогда решением «суда равных» он был лишён имперского лена, то есть Саксонии. Её разделили на две части, одну — вестфальскую — отдали архиепископу Филиппу, вторую — сыну его давешнего соперника-союзника Альбрехта Медведя; отняли у него и Баварию. Кульминацией же стало провозглашение в июне 1180 года Генриху Льву исключительной опалы с лишением всего и вся. Это означало общеимперский поход против отщепенца.

Лев не был бы Львом, если бы не попытался сопротивляться, но часть его собственных территорий, населённых злопамятными славянами, восстали у него в тылу. В конце лета 1181-го в обмен на привилегии (статус имперского города) сдалась «жемчужина саксонской короны» — Любек. К осени истерзанный «царь зверей» признал своё поражение и на эрфуртском рейхстаге смиренно просил вернуть хотя бы родовые земли. Его приговорили к изгнанию (более трёх лет Генрих проведёт во владениях тестя) и снисходительно вернули кое-что — Брауншвейг и Люнебург, примерно одну десятую того, что у него ещё недавно было.

Развязка. Победитель и побеждённый

Своеволию «племенных» герцогов был нанесён сильнейший удар: теперь в империи не осталось правителей, способных почти на равных соперничать с императором. Вместе с тем поддержка, оказанная князьями императору, в очередной раз продемонстрировала, что тот силён не сам по себе, а добрыми отношениями со своими вассалами. В 1183 году Ломбардская лига формально признала императора сюзереном, хотя и сохранила немалую часть своей автономии. Барбаросса добился практически всего, к чему стремился.

Смерть Фридриха Барбароссы. (Wikimedia Commons)

В 1189 году, несмотря на солидный возраст (67 лет), Барбаросса отправился в Третий крестовый поход, обещавший стать блестящим реваншем за неудачу Второго. 10 июня 1190 года при переправе через горную реку на юге нынешней Турции великий рыцарь упал с коня и захлебнулся… Его кузен и соперник пытался воспользоваться его отъездом и вернуть себе хоть часть былых владений, но был разбит сыном Барбароссы и удалился на покой в свой Брауншвейг. Он пережил Фридриха ненадолго, его не стало в 1195-м.

Иудей

Дед Петра Павловича, смоленский еврей Шая Сапсай Шафир, после присоединения Смоленска к России был крещён. Сын его Павел, зная языки, получил место в Посольском приказе, а внук Пётр сделал головокружительную карьеру. При этом выкрест Пётр Шафиров всю жизнь сохранял тесные связи с иудейским сообществом и, по некоторым сведениям, придерживался кашрута. По долгу службы Шафиров поддерживал тесные связи и с евреями Запада, занимая немалые суммы для нужд царя и служа ходатаем по разным торговым делам… Неудивительно, что современники подозревали Шафирова в тайном исповедании «жидовской веры», да и сам царь при случае не забывал обозвать его «жидовской породой».

Дипломат

С юных лет Шафиров пошёл по стопам отца — был зачислен переводчиком в Посольский приказ. В качестве толмача он участвовал в Великом посольстве, где и привлёк внимание царя Петра. Помимо русского, латинского, иврита и польского владел английским, голландским и немецким. Позднее, находясь в Стамбуле, выучил турецкий и итальянский — главный язык дипломатии Средиземноморья. Неудивительно, что Шафиров стал спутником царя и во время его заграничной поездки 1716–1717 годов.

Без Шафирова, обладавшего цепким умом и любезностью, не обходились ни одни переговоры — шла ли речь о капитуляции вражеских войск или о союзных договорах. По некоторым сведениям, он первым ввёл в отечественный дипломатический обиход шифры. Так Шафиров, наделённый специально для него созданной должностью подканцлера, оказался одной из главных фигур российской дипломатии. По этой причине между ним и канцлером Гаврилой Головкиным имелась, по выражению Саввы Рагузинского, «маленькая контра».

Будучи главным переговорщиком со стороны России при заключении Прутского договора с Османской империей в 1711 году, Шафиров спас русскую армию и честь самого Петра ценой незначительных территориальных уступок, но пожертвовал собственной свободой, оставшись у турок заложником, хотя и в статусе дипломата. Подписав мир, Россия не выполняла его условий, что осложняло судьбу русской миссии в Стамбуле. В один из трудных периодов все 205 членов посольства были препровождены в тюрьму Семибашенного замка, где чуть не померли «от духу и вони».

Лагерь русских войск на Пруте. (Wikimedia Commons)

Спустя два года усилиями Шафирова был заключён новый, Адрианопольский мир, освободивший Петру руки для продолжения Северной войны. В истории дипломатии турецкая эпопея Шафирова считается непревзойдённой. Недаром по возвращении подканцлер был удостоен ордена Андрея Первозванного и назначен вице-президентом Коллегии иностранных дел, ответственным за иностранную политику России. А в 1718 году стал ещё и членом Правительствующего Сената.

Шафиров сыграл большую роль в заключении договоров с Польшей, Данией, Пруссией и Францией в 1715—1718 годах, что во многом определило поражение шведов в Северной войне. Завершивший её Ништадтский мир 1721 года в значительной мере был подготовлен подканцлером.

Уволенный в 1728 году «за дряхлостью» Шафиров тряхнул стариной при Анне Иоанновне, вновь став сенатором и дипломатом: в 1730—1732 годах был посланником в Персии и заключил Рештский договор о совместных действиях России и Персии против Турции, вёл переговоры с Англией.

Барон

Именно Шафиров стал первым в российской истории бароном. Этот титул он получил за свои усилия по подписанию брачного договора между царевичем Алексеем Петровичем и принцессой Шарлоттой Кристиной Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Последнее считалось большим дипломатическим успехом, ведь родная сестра невесты была супругой императора Карла VI Габсбурга.

Принцесса Шарлотта Кристина София Брауншвейг-Вольфенбюттельская. (Wikimedia Commons)

Награждение Шафирова было приурочено ко дню рождения Петра I — 30 мая 1710 года. Таким образом, было положено начало российской традиции давать баронское звание лицам еврейской национальности, промышленникам и финансистам. Спустя месяц новоиспечённый барон подтвердил репутацию блестящей династической свахи, заключив договор о женитьбе герцога Курляндии Фридриха III Вильгельма Кетлера на племяннице русского царя. Позднее на счету барона был также брачный союз царевны Екатерины Иоанновны и Карла Леопольда Мекленбург-Шверинского, для чего Шафирову пришлось развести герцога с предыдущей женой.

Предприниматель

Легенда о юных годах Шафирова рассказывает, что он торговал в шёлковой лавке то ли отца, то ли одного из родственников. В 1717 году во время визита в Париж восхищённому французскими текстильными фабриками государю Шафиров с Петром Толстым пообещали в России сделать не хуже. Получив от царя привилегии, финансы и недвижимость, вместе с Фёдором Апраксиным и Александром Меншиковым учредили огромную по размаху «штофных и прочих шёлковых парчей мануфактуру», но лучше, чем в Париже, не получилось, так что всё свелось к импорту готовых штофов и бархатов, и в конце концов дело забросили, передав другим акционерам.

Участвовал Шафиров-бизнесмен и в строительстве зеркальной фабрики, но более всего преуспел в рыболовном деле, совместно с Меншиковым обзаведясь на Белом море большим промыслом по добыче моржового, китового и трескового жира, китового уса и моржовой кости и наладив экспорт товара в Европу… И это не считая поддержки других купцов и фабрикантов, как полагают, далеко не безвозмездной.

Бонвиван

Подканцлер являл собой разительный контраст своему непосредственному начальнику Головкину, длинному и худому скупердяю. Невысокий Шафиров был невероятно толст по причине хорошего аппетита. Принарядиться и выпить был не дурак и вообще понимал толк в жизни. Ему принадлежали роскошные палаты в Москве — один из лучших сохранившихся памятников нарышкинского барокко в столице, а в новой столице — целый остров, который так и называли Шафировым (позднее — Елагин). Не говоря уже о многочисленных вотчинах, которые то и дело жаловал соратнику государь «за верные службы… неусыпные труды и советы», и 15 тыс. крестьян.

В Петербурге обширный дом Шафирова, первоначально деревянный, в 1714 году был возведён в камне архитекторами Растрелли, отцом и сыном, и поражал современников необыкновенной большой залой для торжеств и ассамблей, считавшейся лучшей в городе. Располагался дворец близ крошечного домика царя Петра на набережной Невы. Бывая за границей, дипломат не забывал о собственном гнезде: закупал для него шпалеры, картины и даже цемент для стройки. Здесь находилась и уникальная библиотека подканцлера, почти целиком составленная из иностранных изданий.

После опалы Шафирова дом был передан Академии наук, а оба книжных собрания, петербургское и московское, положили основу академической библиотеке.

Пост директор

Ещё в марте 1701 года расторопному толмачу Шафирову от голландца Андрея Виниуса была передана вся заграничная почта, то есть почты виленская и архангелогородская. А в 1709-м, после Полтавской баталии, он уже возглавил всю русскую почту, которая продолжала относиться к разным ведомствам. После введения в 1722 году Табели о рангах должность Шафирова получила название генерал пост директор.

За 20 лет Шафиров умудрился создать по-настоящему работающую почтовую систему с многочисленными регулярными почтовыми линиями, главной из которых был почтовый тракт Москва — Петербург, с первой водной линией Петербург — Кронштадт, с военно-полевой почтой, благоустроенными почтовыми дворами, где велась также торговля первой русской газетой. Сроки же доставки корреспонденции шафировской почтой были вполне сопоставимы с сегодняшними: письмо из Москвы в Тулу доходило за 36 часов. Русская почта считалась одной из лучших в Европе.

Вор

С неурядиц в почтовом ведомстве начался закат звезды Шафирова. Разбирательство в Сенате, конфликт с Меншиковым, недоброжелательство вчерашних соратников, наконец, учинённая им безобразная публичная перебранка с рукоприкладством привели к тому, что в 1723 году Шафиров был предан суду за казнокрадство и буйство в Сенате и приговорён к отсечению головы, лишению чинов и состояния.

Экс-подканцлеру предъявлялись многочисленные, но довольно мелкие по тем временам злоупотребления. Тем не менее именно Шафиров был избран императором для показательного процесса, призванного образумить зарвавшихся «птенцов». Казнь назначили в Кремле — напротив сенатской канцелярии. Положивший голову на плаху Шафиров уже попрощался с жизнью, однако топор опустился рядом с его головой. В тот же миг было объявлено о замене казни ссылкой в Сибирь. Шафиров чудом пережил это страшное представление. Но до Сибири не доехал, получив разрешение остаться в Нижнем Новгороде. Конфискация распространилась и на зарубежные счета, которыми Шафиров обзавёлся одним из первых в петровском окружении. На прожитьё бывшему богачу со всем семейством было назначено 33 копейки в день.

Лишь после смерти Петра Шафиров был возвращён в Петербург, получил обратно титул, звания и место в Сенате и дипломатическом корпусе.

В одном из альбомов знаменитого бельгийского комикса о приключениях Тинтина разгорается война между двумя воображаемыми латиноамериканскими странами, Сан-Теодорос и Нуэво-Рико. Повод ничтожный, но армии двух государств идут уничтожать друг друга. Альбом «Сломанное ухо» вышел в 1937 году, через два года после окончания кровопролитной войны между Боливией и Парагваем за несуществующие нефтяные месторождения.

Крупномасштабные боевые действия начались в 1932 году, но обе стороны готовились к ним задолго — покупали оружие, строили укрепления, вели пропаганду. В последнем пункте почтовые марки сыграли не последнюю роль.

Спор за огромное (почти 650 тыс. кв. км) плато Гран-Чако шёл с начала 19-го века. Аргентина окончательно отвоевала свою часть Гран-Чако к 1870 году, на остальные территории претендовали Боливия и Парагвай. Формально малонаселённая область принадлежала Парагваю, но с конца 19-го века Боливия стала распространять своё влияние на Гран-Чако: там появлялись новые боливийские поселения при не слишком активных протестах Парагвая. Целью была нефть: геологическая разведка показала, что регион может быть богат углеводородами.

В 1924 году Парагвай выпустил серию из трёх почтовых марок с картой региона — прежде всего, чтобы напомнить беспокойному соседу о том, кому принадлежит Чако. Надпись «Парагвай» тянулась с северо-запада, занимая всё плато.

Почтовая марка Парагвая без указания границ с соседними странами, 1924. (Wikimedia Commons)

В 1927 году ситуация обострилась до предела. Боливийские военные захватили парагвайский патруль, а командира отряда застрелили. Пролилась первая кровь. Парагвайские политики призывали к отмщению, боливийское правительство принесло формальные извинения, которыми противная сторона не удовольствовалась. Тогда же появились и новые парагвайские марки: на этот раз территория страны была тщательно заштрихована, а на северо-западе для непонятливых добавили надпись «Парагвайское Чако».

Почтовая марка Парагвая, где границы указаны и видна надпись «Парагвайское Чако» на северо-западе страны, 1927. (Wikimedia Commons)

Боливия ответила на это в 1928 году своей маркой: на ней была изображена карта страны, а регион на юго-востоке подписан как «Боливийское Чако».

Почтовая марка Боливии, где спорная территория подписана как «Боливийское Чако», 1928. (Wikimedia Commons)

Последний акт этой войны марок состоялся в 1932 году. На этот раз «чакские марки» снова выпустил Парагвай — серия была полностью посвящена территориальному спору. В центре композиции — карта Гран-Чако с главными населёнными пунктами. Внизу два щита и надпись между ними формируют фразу «Северное Чако было, есть и будет парагвайским». Война марок на этом завершилась, началась война настоящая.

Почтовая марка Парагвая с отдельно прорисованным районом «Парагвайское Чако» и лозунгом «Северное Чако было, есть и будет парагвайским», 1932. (Wikimedia Commons)

Все эти годы оба южноамериканских государства тратили значительную часть своего бюджета на оружие — танки, артиллерию, пулемёты. Летом 1932 года его стали использовать. В июне боливийская армия заняла парагвайский форт, через месяц парагвайские войска его отбили. После этого никому из международных посредников не удалось остановить кровопролитие. К концу 1932 года Боливия и Парагвай закупили истребители и бомбардировщики, войну вели уже не отдельные отряды, а дивизии и армейские корпуса. Через год от боливийской армии осталась лишь одна дивизия, Парагвай праздновал победу и согласился на временное перемирие. За это время Боливия перегруппировала силы, сформировала новую армию и продолжила боевые действия. Сражения шли до лета 1935 года. Парагвайская армия оказалась сильнее, и по итогам Чакской войны значительно продвинулась вглубь плато. По мирному договору Парагвай получил три четверти спорной территории.

Война, почти незаметная для Европы, где в это время назревал свой глобальный кризис, стала самой разрушительной за всю историю Южной Америки. Боливия потеряла до 65 тысяч человек — примерно 2% от всего населения страны. Парагвай — около 36 тысяч человек, то есть 3% жителей. Экономика была разрушена, а нефть при этом так и не обнаружили. Лишь в 2012 году Парагвай наткнулся на нефтяные месторождения, а президент республики Федерико Франко посвятил это открытие 30 тысячам своих сограждан, погибшим в Чакской войне.

Сначала предполагалось, что из Эрмитажа будут выдавать для продажи только поступившие в музей произведения из национализированных частных коллекций. На практике всё происходило не совсем так. Или совсем не так.

Уже в середине 1928 года в нарушение всех декретов о сохранении культурного наследия советский торговый представитель в Париже Георгий Пятаков предложил главе компании «Ирак Петролиум» Галусту Саркису Гюльбенкяну купить ряд шедевров из Эрмитажа для урегулирования проблем, связанных с выходом СССР на европейский нефтяной рынок.

В связи с этим заведующему Картинной галереей Джемсу Шмидту было приказано представить список лучших полотен собрания с оценками.

Шмидт составил список из 20 полотен Рафаэля, Боттичелли, Джорджоне, Тьеполо, Рубенса, Ватто, Ван Эйка, Фрагонара и Рембрандта, подчеркнув, что продажа любого из них нанесёт непоправимый вред значению Эрмитажа как мирового собрания. Тем не менее на секретном совещании в «Антиквариате», конторе Госторга, которая непосредственно занималась реализацией произведений искусства за границей, для продажи Гюльбенкяну было намечено пять шедевров Картинной галереи, в том числе и Рембрандта. Хорошо понимая, какое разорение грозит гордости эрмитажной галереи — собранию великого голландца, Шмидт составил подробную записку на имя директора музея.

В ней он писал:

«В исполнение данного мне поручения представляю Вам свои соображения относительно возможных последствий для общего характера и мирового значения Картинной галереи Эрмитажа в случае изъятия из её состава некоторого количества картин Рембрандта и некоторых других великих мастеров…

Рембрандт. «Афина-Паллада». (Wikimedia Commons)

Касательно Рембрандта, собрание, состоящее из 39 достоверных произведений великого мастера и дающее полную, исчерпывающую и всестороннюю картину всего его многогранного творчества, является в музейном мире совершенно единственным в своём роде феноменом… Ощущавшийся в нём раньше единственный пробел, ныне благополучно заполнен, вследствие поступления в галерею в 1920 г. пейзажа из бывшего собрания П. С. Строганова… Целостность эрмитажного собрания картин Рембрандта за последние годы была нарушена рядом изъятий в пользу Гос. Музея Изящных Искусств в Москве, коему уступлены были три картины. Ввиду этого сохранение нынешнего состава является тем более необходимым, иначе Эрмитаж лишится важнейшего стержня своей мировой славы. Нельзя умолчать и о пагубных последствиях, которые, наверное, повлечёт за собой разрушение полной и всесторонней картины творчества Рембрандта, ныне имеющейся в Эрмитаже, для выполнения его культурно-просветительных задач. Не менее пагубно отразится такое разрушение на художественной культуре всего мира, ибо, как уже указано выше, такое представительство творчества одного из величайших мастеров, каковым является собрание эрмитажных Рембрандтов, является единственным в своём роде фактом…

Если далее обратить внимание на возможность реализации изъяты картин, то не следует увлекаться весьма крупными суммами, уплачиваемых в отдельных случаях американскими коллекционерами за картины Рембрандта… При том эти сделки по американскому обычаю заключаются всегда при помощи крупных антикваров, которые в случае появления на международном рынке эрмитажных Рембрандтов, конечно, начнут игру на понижение.

Рембрандт. «Портрет старика». (Wikimedia Commons)

Появление каждой картины одного из этих первейших мастеров мировой живописи за пределами СССР будет принято за сигнал распродажи эрмитажных сокровищ вообще. Помимо губительного влияния такого мнимого сигнала на все операции по реализации художественных ценностей, он послужит источником разных кривотолков о якобы изменении курса культурной политики советского правительства, которому до сих пор всем миром ставилось в заслугу сохранение Эрмитажа в целости и неприкосновенности».

Письма в защиту национального достояния в самые высокие правительственные круги от деятелей науки и искусства, к сожалению, в расчёт приняты не были. В результате в течение 1930–1932 годов в «Антиквариат» были проданы Гюльбенкяну полотна Рембрандта «Старик с посохом», «Афина-Паллада», «Портрет старика», «Портрет Титуса», министру финансов США Эндрю Меллону — картины «Мужчина в восточном костюме», «Девочка с метлой», «Портрет польского аристократа», «Женщина с гвоздикой» и переданное ранее в ГМИИ полотно «Иосиф и жена Потифара». Кроме того, выданные ранее из Эрмитажа в ГМИИ «Отречение святого Петра» и «Портрет Титуса в облачении францисканского монаха» были куплены голландским «Обществом Рембрандта» для Рейксмузеума в Амстердаме. Единственный в советских собраниях «Пейзаж» был приобретён парижским антикваром Вильденштейном. Есть косвенные подтверждения попыток правительства продать жемчужину собрания — «Блудного сына», которого не удалось реализовать только из-за большого размера.

Рембрандт. «Иосиф и жена Потифара». (Wikimedia Commons)

Не желая участвовать в разорении музея, Джемс Альфредович Шмидт в августе 1930 года ушёл из Эрмитажа. В 1933 году его не стало.

«Но всё же, каковы ныне залы музея и какой там царит дух, в какой степени советская аракчеевщина заменила прежние, специфические, ни с чем по «благородству», по «гуманизму» несравнимые настроения Эрмитажа, какая идеология привита под страхом голода и ссылки служащим — вот этого мы не знаем., и если кто-либо из прежней семьи эрмитажников там и остался, если его психология всё ещё не вывернута наизнанку, не стала рабьей, то ох, как жутко должно быть у этих «последних» на душе! — писал Александр Бенуа в статье «Эрмитаж по-советски». — Впрочем, относительно одного из моих главных сотрудников, относительно Джемса Альфредовича Шмидта я знаю, что для него эта пытка уже кончилась. Он скончался около года назад, и думается мне, что скончался этот замечательный учёный и беззаветно преданный делу человек не от каких-либо иных причин, а именно от чувства гнетущей тоски, которая должна была им овладеть при виде осквернённого места, бывшего для него самым священным на свете».

Автор — заместитель заведующего Научным архивом Государственного Эрмитажа

Из семьи кочевников

По семейной легенде, еврейский род Бари происходил из Франции, а затем осел в Литве. Вениамин Матвеевич Бари, став лютеранином, получил образование в Германии, выучил 12 языков и поселился в Петербурге, где преподавал в Пажеском корпусе и держал частный пансион. Оживлённая переписка с Карлом Марксом стала причиной того, что Бари с семейством в 1862 году вынужден был уехать из России в Швейцарию, а с 1865 года — обосноваться в США. Второй сын Вениамина Бари, родившийся 6 мая 1847 года, получил имя в честь Александра Гумбольдта. Он окончил цюрихскую гимназию, а потом в политехнической школе получил диплом инженера-механика и присоединился к семье в Америке. Работал в Детройте и Филадельфии, в 1876 году принимал участие в сооружении павильонов Всемирной филадельфийской выставки, за что удостоился Гран-при и золотой медали.

В Филадельфии Александр женился на сестре жены своего старшего брата — русской немке Эде (Зинаиде) фон Грюнберг. По просьбе Эды, скучавшей по России, инженер в 1877 году вернулся в Петербург.

Первый нефтепровод и завод

Американскую предпринимательскую хватку Бари сочетал с русским прекраснодушием. Совместно с младшим братом он основал мастерскую по производству электрических двигателей, но потерпел неудачу. Тут же вместе с партнёрами Бари основал компанию «Бари, Сытенко и Ко», которой удалось получить заказ от Людвига Нобеля на строительство первого в Европе нефтепровода. Бари использовал собственный американский опыт работы над нефтяным оборудованием и пригласил на работу Владимира Шухова, знаменитого творца Шаболовской башни. С Шуховым русский американец познакомился в Филадельфии и оценил гений молодого инженера.

Реклама продукции конторы инженера А. В. Бари, 1895 г. (Wikimedia Commons)

Тесное сотрудничество компании Бари с Нобелем продолжалось не один год: кроме нефтепровода, они построили первый вертикальный резервуар для нефти, нефтетанкеры новой конструкции и многое другое. Сам Бари в течение двух лет занимал должность главного инженера у братьев Нобелей. К его услугам прибегали и другие нефтепромышленники. Он же за время работы с ними уверился, что за нефтью — будущее.

В 1880 году неугомонный американец затеял строительство собственного нефтеперегонного завода под Москвой. Завод расположился немного севернее усадьбы Кусково и назывался Кусковским, но его территория позднее оказалась в границах района Новогиреево. Предприятие оказалось успешным. Учреждённое Бари и партнёрами в 1881 году Товарищество Русско-американского нефтяного производства на Всероссийской художественно-промышленной выставке 1882 года в Москве получило бронзовую медаль за качество нефтепродуктов.

Инженер продолжает создавать

После первого же успеха Бари предпочёл нефтяным деньгам технический прогресс. Продав свою долю в товариществе, он основал бюро по разработке, производству и монтажу инженерного оборудования. Главной фигурой в нём стал Шухов. Отделения Конторы инженера А. Бари вскоре открылись в Петербурге, Саратове, Козлове, Нижнем Новгороде и Ростове-на-Дону. Чем только она не занималась! Паровыми котлами, механизмами для зерновых элеваторов, оборудованием нефтеперегонных заводов, металлическими строительными конструкциями, «гиперболоидными башнями»… Конторе Бари Москва обязана кровлями Музея изящных искусств имп. Александра III (ГМИИ им. А. С. Пушкина), универмага «Мюр и Мерилиз» (ЦУМ), первым трамвайным депо, водопроводом и оснащением многих заводов.

Бари вообще был удачливым «стартапером». Благодаря его усилиям появились Царицынский судостроительный и Московский машиностроительный заводы. А в 1890-е годы контора Бари обзавелась собственным кузнечно-котельным, меднолитейным и механическим заводом в Симоновой слободе, на котором сложилась социалистическая утопия — бесплатные питание и медицина для рабочих, пенсии по болезни и старости, качественное жильё… Опыт Завода Бариживо интересовал Льва Толстого, с которым инженер сошёлся в эти годы.

Бари скончался после продолжительной болезни в 1913 году. Но его начинания продолжали свою жизнь ещё очень долгое время.

Граф Лев Николаевич Толстой был не только автором классических романов, стилистически безупречных коротких рассказов и повестей, но также создателем наивных детских историй для воспитательного чтения. В числе последних довольно скучная дидактическая сказка «Царь и рубашка».

Сюжет сказки незамысловат: больному государю может помочь вылечиться только рубашка совершенно счастливого человека. Последний после долгих поисков найден, однако он так беден, что даже рубашки у него нет. Таков финал, из которого с неизбежностью следует жестокий вывод, что царь так и должен оставаться неизлечимо больным.

Сам Толстой между тем рубашку имел (и не одну), причём его сторонники видели в ней вполне зримое воплощение рецепта всеобщего счастья. Но к концу жизни граф Толстой, прежде бонвиван, бравый вояка и отличный писатель, начал отчётливо тяготиться и своим графским титулом, и движимым и недвижимым имуществом, и многочисленным семейством, и писательской славой, и хорошим столом, и приличным костюмом и пожелал из писателя и землевладельца превратиться в землепашца и вероучителя. У позднего Толстого с его проповедью пацифизма и идеалов раннего христианства было немало последователей, в том числе, к примеру, художники Илья Репин и Николай Ге, священник Георгий Гапон и даже Махатма Ганди.

Лев Толстой на пашне. (Wikimedia Commons)

«Опрощением» называл Толстой свой отказ от мяса, табака и вина, обязательные занятия физическим трудом, считая всё это необходимым на пути к нравственному совершенству. Граф пытался освоить крестьянский акцент, в чём не сильно преуспел, а также отказался от фраков и визиток, жилетов и галстуков. Современники упоминали, что после переезда в Москву в 1882 году Толстой изменил свой облик, начав носить подчёркнуто простую одежду: свободные штаны, серую фланелевую блузу зимой, в летний период — светлую холщовую. Именно в таком виде писатель изображён на портретах работы Репина, Крамского, Ге и Нестерова. Даже близкие воспринимали такой костюм далеко не однозначно. «Что за маскарад?» — было довольно мягкой оценкой.

Толстой, однако, не изобрёл ничего принципиально нового. Холщовые рабочие блузы издавна носили художники — живописцы и скульпторы — из опасения запачкать красками, глиной или гипсом цивильную одежду. Благодаря популярности идей славянофильства и народничества во второй половине 19-го века крестьянскую рубашку носил летним днём в имении каждый второй русский помещик и на даче — каждый второй средней руки интеллигент. Даже император Александр III отдавал ей предпочтение в домашней обстановке. А на рубеже 19–20 столетий крестьянская рубаха сделалась обычной одеждой литераторов, имевших выраженное «народное» или «национальное» направление, — например, Максима Горького, Степана Скитальца, Сергея Есенина или Николая Клюева.

Толстой отказался от такого украшения крестьянского наряда, как вышивка или тканый цветной пояс; к тому же его рубаха была по отзывам «оригинального кроя» — широкой и длинной, почти до колен, с большими вместительными накладными карманами и застёжкой до пояса (не путать с косовороткой, где та же застёжка располагалась сбоку), подпоясанной обычным ремешком. Именно эта простая рубашка вошла в историю костюма под названием «толстовка», или (за рубежом) Tolstoy shirt, blouse a la Tolstoy.

Лев Толстой и Максим Горький. (Wikimedia Commons)

Стоит напомнить, что слава Толстого в последние годы жизни и сразу после смерти была феноменальна. Образованная публика зачитывалась «Крейцеровой сонатой» или «Отцом Сергием», посвящённым модной в ту пору дискуссии о вопросах пола. Обыватели следили за разворачивавшимися на их глазах скандалами внутри семьи Толстых: его сиятельство и церковные иерархи, уход графа из дома… Толстой превратился в героя рекламы (его имя и изображение украшали собой, например, пачки папирос) и анекдотов, многие из которых дожили до сего дня.

Идеи позднего Толстого сделались невероятно популярны, породив уже в 1880-е годы движение толстовцев как в России, так и во многих других странах. Толстовцы отказывались от алкоголя, мяса, табака, службы в армии и применения оружия, от любых отношений с государством. Они стремились к личной аскезе, которую каждый понимал по-своему. Так, ближайший сподвижник Толстого, Владимир Чертков, принципиально пользовался только вагонами третьего класса. Пример Толстого вдохновлял объединения и целые партии трезвенников, вегетарианцев, пацифистов и так далее. Русские толстовцы нередко образовывали земледельческие общины, во многих из которых не признавалось личное имущество, в том числе и одежда: общинники получали из «общего котла» одинаковые рабочие блузы. В конце 1920-х — 1930-е толстовские коммуны и общины в СССР были ликвидированы, а их участники попали в жернова сталинского террора, но именно в эти годы слово «толстовка» было впервые зафиксировано словарём Ушакова.

В период товарного голода и практики коммунальной жизни, когда из быта стремительно вымывались нормативные виды одежды в пользу более простых и необязательных, толстовка превратилась в костюм, в котором не стыдно было появиться не только на поле, но в конторе или университете.

Сегодня слово «толстовка» понятно только в России, весь мир называет бесформенные трикотажные блузы «свитшоты», «худи» и тому подобное. От всесословных одеяний 1910-х — 1920-х годов они далеки, как Арктика от Антарктиды. И всё же кое-что общее осталось: это по-прежнему неофициальная одежда из натуральной ткани мягкой свободной формы.

В 1920 г. Польша, окрылённая победами над Красной армией и «чудом на Висле», замахнулась на свой Эльзас. Война уже была выиграна, РСФСР соглашалась почти на все польские условия, дипломаты засобирались в Ригу для подписания перемирия. Но произошло неожиданное событие…

Утром 7 октября командир 1-й Литовско-Белорусской дивизии Люциан Желиговский, уроженец Вильнюса, объявил о своём неповиновении польскому командованию. Он сообщил своим офицерам, что намерен вопреки прямому приказу маршала Юзефа Пилсудского идти на Вильнюс. В то время Вильнюс был как раз таким Эльзасом для Польши: древний город, столица Великого княжества Литовского, в котором тем не менее поляков было значительно больше, чем литовцев. Желиговский решил освободить Вильнюс от литовского «ига» и создать там независимое государство. Так, во всяком случае, он говорил офицерам своей дивизии.

Утром следующего дня дивизия вышла в сторону Вильнюса. Преодолев не слишком серьёзное сопротивление литовских войск, 9 октября генерал Желиговский триумфально вошёл в город, взяв его почти без крови. Пилсудский грозил своему подчинённому, Франция и Великобритания недоумевали, вильнюсские поляки ликовали. Газета «Курьер поранный» объясняла, что всему виной чувство несправедливости, которое испытывали солдаты Желиговского: «Войска литовско-белорусской дивизии генерала Желиговского отказались подчиняться Главкому, отошли от армии фронта и направились на север, в сторону Вильнюса. Этот факт можно объяснить тем, что эта дивизия набрана в основном из жителей Виленской и Гродненской областей, у которых вызвала негодование нерешённая судьба Вильнюса». Никто, ни левые, ни правые польские газеты, не могли даже предположить в то время, что бунт Желиговского был всего лишь инсценировкой, задуманной Пилсудским. За неделю до «бунта» Желиговский был вызван к Пилсудскому и получил от него предложение взять на себя командование в сложной и тайной операции. Желиговский, верный друг Пилсудского и уроженец Вильнюса, согласился, попросив лишь подкрепления для успешного похода.

Люциан Желиговский. (Wikimedia Commons)

12 октября, укрепившись в Вильнюсе, Желиговский издал свой первый декрет — об организации власти. Он провозгласил независимость республики Срединной Литвы со столицей в Вильнюсе, а сам стал главой этого государства. Литва, разумеется, не собиралась терпеть оккупационный режим в своей столице, попыталась сопротивляться, но чуть не потеряла и Каунас. Вслед за этим было заключено перемирие между Литвой и Срединной Литвой.

«Желиговский разрубил гордиев узел политической неопределённости», «Новый д’Аннунцио» — польские газеты не скупились на похвалу. Но отличие было существенным. Никто и не собирался создавать настоящее независимое государство со столицей в Вильнюсе, все эти героические декорации преследовали лишь одну цель — присоединить новую территорию к Польше.

Жизнь Срединной Литвы была странной. У государства появился свой флаг — совмещённые символы Польши и Литвы, своё правительство, свои марки. Но расплачиваться можно было только польскими деньгами, а бюджет республики состоял из польских займов. К первой годовщине захвата Вильнюса были выпущены две марки: одна с гарцующим уланом и датой 9 октября 1920 г.; вторая — с портретом Желиговского. Но и спустя год они смотрелись как временные средства оплаты. Сам Желиговский говорил, что его цель — волеизъявление жителей. Это и случилось. 8 января жители Срединной Литвы выбрали сейм. А 20 февраля сейм принял резолюцию о безоговорочном включении Срединной Литвы в состав Польши. Польша, в свою очередь, любезно согласилась принять эту область. И вплоть до 1939 г. Вильнюс и значительная территория вокруг него оставались польской территорией.